Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

Тем временем для финансирования капиталовложений пришлось вырубить практически все леса; операция завершилась с положительным сальдо, позволившим вернуться в Париж, а потом в Биньон, сильно пострадавший от запустения.

Когда в 1748 году семья поселилась в замке Биньон, маркиза де Мирабо была, как обычно, беременна.

9 марта 1749 года у нее начались схватки.

После особенно трудных родов она произвела на свет второго мальчика.

У новорожденного были огромная голова, вывернутая нога и уздечка на языке; побаивались, что он так и не научится говорить. Зато у него имелись два полностью сформировавшихся зуба.

Его окрестили 16 марта. Из купели его приняли бабка по матери, маркиза де Вассан, и дядя, маркиз де Пермангль. Мальчика нарекли Оноре Габриэлем.

Начиналась новая глава в истории рода Мирабо.

Первые годы жизни Оноре Габриэля де Мирабо исхожены исследователями вдоль и поперек и приукрашены до такой степени, что сделались легендой. Не хватает только змей младенца Геракла.

Сам Мирабо изощрялся более всех других, расписывая картину своего детства. Несмотря на преувеличения, несомненным остается тот факт, что трудное начало отметило собой всю его последующую жизнь. Именно здесь можно найти первое объяснение его инстинктивному бунту против власти, принцип которой он в глубине души не отвергал.

В семье Мирабо царил культ красоты; она казалась наследственной; девочки обещали сделаться хорошенькими, тогда как мальчик с самого рождения казался чудовищем со своей огромной головой и приоткрытым ртом, в котором уже торчали два зуба.

В три года произошло новое несчастье: в крае свирепствовала оспа, и не привитый ребенок заразился. Малосведущая в медицине, госпожа де Мирабо натерла сына какой-то мазью, чтобы с лица поскорее сошли корочки; от этого остались шрамы и припухлости, превратившие свежее личико в страшную рожу. Маркиз де Мирабо отныне смотрел на сына с ужасом. «Твой племянник уродлив, как отпрыск Сатаны», — писал он Бальи.

Со временем личико бедняги приняло более человеческий вид; тогда отец, выискивавший сходство, безоговорочно решил, что в его сыне нет ничего от Мирабо. «Вылитый дед — жуткий г-н де Вассан», — уверял он.

Обрести в облике своих детей напоминание о ненавистных родителях жены было для маркиза суровым испытанием. Он заранее отказал в своей любви сыну, который должен был стать продолжателем его рода. Будучи пристрастен к внешности, он оказался неспособен оценить моральные качества старшего сына, упорно предпочитая ему младшего — Бонифация, родившегося в 1754 году и оставшегося в истории под прозвищем Мирабо-Бочка.

Однако юный Оноре Габриэль очень рано стал проявлять свои дарования. Отец, недоброжелательный свидетель, признает в своих письмах, что уже в пять лет мальчик удивлял своими познаниями своего первого гувернера, некоего Пуассона. Этот парижский адвокат без клиентов был счастлив получить место воспитателя.

В семь лет Оноре Габриэль принял таинство конфирмации; он выказал расположение к религии, непродолжительное время восхищал всех своим благочестием и накладываемыми на себя наказаниями; но припадок фанатизма прошел очень скоро, и мальчик зарекомендовал себя как лгун и пустозвон.

Маркиз де Мирабо окончательно поставил на нем крест: «Видно, этому созданию никогда не унаследовать характер нашего рода… Старший из моих сыновей запятнает свое имя; это явно ущербный ребенок, мне кажется, что он неизлечимый безумец, маньяк… Теперь я вижу природу этого создания и не думаю, что из него что-нибудь выйдет…»

Воистину, нет пророка в своей семье. Любой литератор бы смягчился, заметив дарования сына, наделенного превосходной памятью — но не маркиз де Мирабо. А ведь мальчик сызмальства усвоил всю науку знаменитого Пуассона. Что же касается языков, истории и философии, то он в свои двенадцать лет знал их лучше, чем иной в шестнадцать; он научился комедианствовать и, по признанию отца, не знал в этом равных. Но его склонность ко лжи развивалась столь же быстро, и маркиза это удручало: «Мне нет дела до математики, физики или языков; мне важно, чтобы при первой же произнесенной им лжи его так припечатали каленым железом, чтобы остался шрам».

Суждение было пристрастным; ребенок рос незаурядным, становясь при этом всё несноснее. Его воспитание протекало в деревне, в том самом замке Биньон, который маркиз называл «корзинкой из травы». При этом он добавлял: «Здесь столь чудно перемешались перелески, воды и поля, что птицы со всей округи как будто сговорились сюда слететься». Если верить во влияние ландшафта на характер человека, то в отношении юного Мирабо многие заблуждаются: его взросление неизменно связывают с суровыми горными пейзажами вдоль берегов Дюранса, тогда как свою первую школу он прошел, находясь на фоне пасторальной картинки.

Недовольный сыном, маркиз де Мирабо решил заставить его к пятнадцати годам переменить обстановку. Дав ему имя Пьер-Бюфьер по названию пресловутого баронства в Лимузене, предмета семейной гордости, он доверил его заботам мужа первой камеристки дофины, месье де Сигре. Новый воспитатель должен был преподать молодому человеку основы военной науки. Не обошлось без инцидентов, и очень скоро де Сигре заявил, что не может быть полезен господину де Пьер-Бюфьеру.

Отец пришел в ярость. Это осложнение лишь подтвердило дурное мнение, которое сложилось у него о сыне: «Его необъяснимое умственное расстройство неизлечимо». И он принял решение: «Я захотел испытать последний способ дать ему публичное образование и поместил к аббату Шокару, в знаменитый сегодня пансион. Это тем более разумно, что его не стали бы даже при всем уважении ко мне держать ни в одном коллеже. Аббат суров и при необходимости прибегает к наказаниям. Если и после этого никаких изменений не произойдет, а на них я и не надеюсь, я отправлю его подальше, определив ему содержание».

Это письмо маркиза де Мирабо к его брату Бальи датировано 2 июня 1764 года; оно жестоким образом предрекает будущее. Настроенный против сына, отец уже подумывает об исправительном доме, преддверии тюрьмы.

Однако до сих пор юный Оноре Габриэль был лишь нелюбимым ребенком, умственные способности которого с лихвой возмещали трудности характера. Почему же маркиз де Мирабо упорно не желал узнать себя в наследнике своего имени? Возможно, из гордыни. В это время в доме Мирабо произошли события, коренным образом изменившие статус семьи: если в 1749 году маркиз де Мирабо был всего лишь провансальским дворянином, кичившимся своим родом, то в 1764 году он стал одним из самых знаменитых людей в Европе. Слава не только укрепила его притязания, но и довела до мании привередливость в семейных отношениях.