Рене Кастр - Мирабо: Несвершившаяся судьба

Девочка выросла на руках бабушки, нераскаявшейся куртизанки, жившей со старым любовником. Это было, прямо скажем, незаурядное воспитание. Жизнь ее протекала между особняком в Эксе и роскошным замком Турв. Там царил маркиз де Вальбель, тридцать лет ослеплявший земляков блеском своих празднеств и «судом любви». Когда ему было уже под пятьдесят, Вальбель изъявил желание жениться на юной Эмили де Мариньян, хотя той было всего пятнадцать. Она не была красива: слишком смугла, нос толстоват, волосы чересчур черны, но плотоядный рот с загнутыми кверху уголками пикантно улыбался, голос был великолепен, и девушка так успешно занималась пением, что Друг людей прозвал ее «сладкоголосой обезьяной».

Обладая поверхностным умом и жаждой удовольствий, не будучи способна отличить дарование, а еще того менее ум, мещанка по натуре, Эмили охотно вышла бы за господина де Вальбеля, так как сразу стала бы тогда королевой Прованса. Любовница Вальбеля, баронесса де Роллан, была начеку, она устранила опасность. У Эмили не было проблем с выбором супруга. Хотя по поводу ее физической привлекательности можно было поспорить, все остальные достоинства делали ее первой невестой в округе, и от женихов не было отбоя.

Эмили колебалась между маркизом де Граммоном, «прекрасным, как Амур и богатым, как Крез», и маркизом де Лавалеттом, поддерживаемым любовницей Вальбеля. Луиза де Кабри хотела сосватать ей своего брата, о том же думала госпожа де Лиме-Кориоли. На сей раз Бальи сам взялся за дело: он попросил у господина де Мариньяна руки его дочери для своего племянника и в ответ услышал, что девушка помолвлена. Тогда он написал Другу людей, что брачная сделка не состоится.

Испытывая большие денежные затруднения, маркиз де Мирабо сильно разгневался и обвинил сына в бестолковости: «Вы потеряли свое состояние по вашей вине, и все ваши поступки друг друга стоят; я приказываю вам немедленно покинуть Экс, иначе вас отправят под конвоем на острова Святой Маргариты».

Как видно, маркиз не отказался от своих планов интернировать сына; но тот был не менее упрям, чем отец: раз он решил жениться на самой богатой наследнице в Провансе, ему неважно, помолвлена она или нет, ведь можно использовать исключительные средства.

Хотя официально ему отказали, Оноре Габриэль продолжал нарочито ухаживать за мадемуазель де Мариньян; та же, хоть и была помолвлена, позволяла ему это делать, потому что находила его более забавным, чем чопорный маркиз де Лавалетт.

Мирабо быстро снискал себе известность. Он появлялся во всех салонах Экса в парадной форме драгунского капитана: зеленом мундире с галунами и алыми отворотами поверх коротких штанов телесного цвета; вел остроумную беседу, поражал отставников рассказами о своей корсиканской кампании, выставлял себя мыслителем, цитируя плохо усвоенные произведения, и ловко сумел возбудить ревность мадемуазель де Мариньян, ухаживая за одной из ее подруг, мадемуазель де Ванс, к которой она относилась как к сестре.

С досады Эмили стала показываться с Мирабо; она без опаски пела с ним дуэтом на публике; и, когда два чистых воркующих голоса сливались, исполняя арию «Выкуем вечные цепи», все многозначительно улыбались.

Шансы Мирабо, казалось, были невелики: до подписания брачного контракта с Лавалеттом оставалась всего неделя. Оноре Габриэль оставался бесстрастен, как будто сам распоряжался событиями. Несколько раз его карета оставалась на ночь поблизости от особняка Мариньян; никто не обратил на это внимания.

Улица Мазарин, параллельная той самой авеню, которая сегодня носит имя Мирабо, застроена в своей северной части красивыми домами; служебные постройки этих особняков выходят на другую сторону улицы, обрамляя просторные дворы. Однажды утром конюхов, служивших у Мариньянов, окликнул мужчина, высунувшийся в окно особняка на противоположной стороне улицы. Он был в неглиже: в одной сорочке и кальсонах. В нем нетрудно было узнать графа де Мирабо, а комната была спальней мадемуазель де Мариньян. Перед домом с прошлого вечера дожидалась карета обольстителя; можно было себе представить скандал и шум.

Поднятый по тревоге, господин де Мариньян бросился в спальню дочери; Мирабо поджидал его там полуодетый. Жители соседних дворов, столпившись на улице, громко потешались. Мирабо вышел; садясь в карету, он удовлетворенно улыбался.

Мадемуазель де Мариньян осталась с отцом. Она заявила, что не выйдет за господина де Лавалетта: Оноре Габриэль уверил ее в том, что ее жених — еврей.

— Вы его не получите, — ответил господин де Мариньян, — но поскольку господин де Мирабо мне не нужен, и он вам тоже не достанется.

Это была неудачная попытка господина де Мариньяна показать характер — семья быстро поставила его на место: поскольку дочь скомпрометирована, брак с Мирабо — наименьшее из зол. Скрепя сердце он в письме к Другу людей предложил ему Эмили в невестки.

С трудом сдерживая радость, маркиз де Мирабо дал свое благословение, сопроводив его финансовыми намерениями, которые были слишком щедры для его тогдашнего состояния: он передавал в дар своему сыну поместья Мирабо и Бомон, обеспечив ему годовую ренту в 6 тысяч ливров, которая должна была увеличиваться каждый год на 500 ливров, пока не достигнет восьми с половиной тысяч.

Сын мог быть доволен. К несчастью, он только что наделал долгов на 20 тысяч ливров, потратившись на приготовления к свадьбе; он думал, что, женившись на самой богатой наследнице Прованса, легко ликвидирует этот убыток. Мирабо не знал южан, у которых скупость прямо пропорциональна богатству. Кроме того, господин де Мариньян считал себя облапошенным, поэтому счел себя вправе пойти на подлость при обсуждении контракта. Эмили пришлось довольствоваться приданым в 240 тысяч ливров в виде предполагаемой доли наследства, которую она получит после смерти отца; в денежном выражении это означало годовую ренту в 3 тысячи ливров. К этому жалкому дару вдовая маркиза де Мариньян добавила 60 тысяч ливров, подлежащих выплате после ее смерти, и предложила взять молодую чету на полный пансион за 2400 ливров в год. После отчислений за пансион паре останется 7 тысяч ливров в год на текущие расходы, содержание замка Мирабо и воспитание детей. Для графа и графини де Мирабо — мизер, и это тем более обидно, что никто не поверил в гнусную скупость Мариньянов. Неопытный двадцатитрехлетний Оноре Габриэль не подозревал о финансовых затруднениях, которые их ждали. В голове была одна мысль — как уплатить тысячу луидоров неотложных долгов. Он обратился к будущему тестю и попросил уладить его дела, подсократив расходы на свадьбу, которую можно отпраздновать в узком кругу.