Владимир Шигин - Неизвестная война императора Николая I

В этом деле потрясает не только жуткий цинизм ситуации, но и полная уверенность организаторов севастопольского голода в своей безнаказанности. Причем эта уверенность была вовсе не безосновательна. Едва комиссия закончила свою работу, как из Петербурга пришло указание немедленно прекратить всякие расследования деятельности черноморских интендантов, а само дело закрыть. Поразительно, но некие силы смогли перечеркнуть деятельность императорского флигель-адъютанта Римского-Корсакова и не последнего по своему влиянию на императора контр-адмирала Беллинсгаузена. Было очевидно, что центральная власть столкнулась с некой чрезвычайно могущественной тайной силой, не боящейся ни законов империи, ни самого императора. Ряд историков считает, что именно данный запрет во многом способствовал возникновению в Севастополе печально знаменитого «чумного бунта». Но зачем мафии надо было нагнетать обстановку в Севастополе, ведь понятно, что разница цен на хлеб не могла серьезно обогатить миллионеров Одессы и Николаева? В чем же причина этой провокации, да и была ли она вообще?

Оказывается, что причина была, и весьма серьезная. Дело в том, что черноморской «мафии» (да и Грейгу тоже) было весьма выгодно вызвать социальный взрыв в Севастополе, после которого там последовали бы неминуемые репрессии. В результате бунта и его последующего подавления можно было лишить город квалифицированной рабочей силы, объявить Севастополь неблагонадежным и надолго закрыть вопрос о развитии там казенного судостроения, на котором очень настаивал император Николай. Подробно о событиях, связанных с тяжелейшей борьбой Николай I с черноморскими мафиози в вопросах кораблестроения, мы еще поговорим в свое время.

Пока же отметим, что в 1929 году император Николай I еще не был столь авторитетным и непререкаемым повелителем империи, как в конце своего царствования. Всего четыре года минуло с момента мятежа декабристов-масонов, только что завершена тяжелейшая война с Турцией, вот-вот мог вспыхнуть мятеж в непокорной Польше. Еще не были расставлены на главенствующие посты честные и преданные государственные деятели, еще не была создана эффективная система спецслужб. Если в столице к этому времени Николай I в целом уже полностью контролировал обстановку, то на границах огромнейшей империи до полного контроля было еще далеко.

Отметим здесь и метод императора — в случае непонятной и сложной обстановки на местах для выяснения ситуации посылать туда лично преданного и честного флигель-адъютанта. Что касается Римского-Корсакова, то в свете произошедших далее событий можно считать, что ему просто повезло — он остался жив. Возможно, николаевско-одесские воротилы просто не успели сориентироваться в обстановке, может, были уверены, что и так сумеют нейтрализовать императорского адъютанта, а может, посчитали, что произведенное им расследование не столь глубоко, что позволит им откупиться, что, собственно говоря, видимо, и произошло.

Однако черноморские «мафиози» в данном случае перегнули палку в расчете на долготерпение русского мужика. 10 марта 1830 года карантин в Севастополе стал еще строже: ввели сплошное оцепление, жителям запретили покидать дома и дворы. От плохого питания среди горожан тоже начали распространяться болезни, резко увеличилась смертность. Карантин держали до 27 мая. А для Корабельной слободки его продлили дополнительно еще на 7 дней.

В то время Корабельная слободка Севастополя начиналась у берега Корабельной бухты и доходила до Малахова кургана. В слободке насчитывалось 352 дома и 1120 жителей. Кроме Корабельной слободки беднейшее население Севастополя ютилось в Артиллерийской слободке по берегам балки и скатам холма за Артиллерийской бухтой, а также в Каторжной слободке вдоль глубокой балки в конце Южной бухты и в первом из севастопольских поселков такого типа — Хребте беззакония (ныне Центральный городской холм). Но карантин коснулся больше всего именно Корабельной слободки. Когда прошел и семидневный запрет, начальство приказало вывести жителей слободки за город и продлило карантин еще на две недели. Это распоряжение окончательно возмутило тамошних жителей и матросов.

В слободке проживало более трехсот матросов, у многих там были родные и знакомые. Губернатор Севастополя Столыпин направил в слободку контр-адмирала И.С. Скаловского и других высших командиров, но их уговоры оказались бесполезны. Тогда 31 мая Скаловский усилил оцепление слободки двумя батальонами пехоты при двух орудиях под командованием полковника Воробьева. По просьбе губернатора для увещевания непокорных явился протопоп Софроний Гаврилов. На его просьбы о смирении люди ответили, что больше не могут терпеть, у них нет ни заработка, ни пищи, ни дров, ни даже воды. Жаловались, что в самые холода их в гигиенических целях насильно купали не в бане, а в море, что карантинные чиновники (подчиняющиеся непосредственно Грейгу) продают им по баснословным ценам муку, которую нельзя есть. Доведенные до отчаяния жители начали готовиться к вооруженному отпору опостылевшему «начальству». Под руководством квартирмейстера 37-го флотского экипажа Тимофея Иванова, отставного квартирмейстера яличника Кондратия Шкуропелова и боцмана 34-го флотского экипажа Федора Пискарева были сформированы три вооруженные группы. Военное обучение гражданского населения и организацию караульной службы поручили шкиперскому помощнику Кульмину. На приказ губернатора Столыпина выдать зачинщиков мятежные жители ответили: «Мы не бунтовщики, и зачинщиков между нами никаких нет, нам все равно, умереть ли с голоду или от чего другого». Квартальному надзирателю Юрьеву непокорные матросы заявили: «Скоро ли откроют огонь, мы только того и ожидаем, мы готовы».

Вечером 3 июня губернатор расставил в городе войска, полсотни солдат охраняли губернаторский дом. Караулы в городе вызвали негодование севастопольцев, особенно жителей слободок. Люди ударили на соборной колокольне в набат, толпа с криками «Ура!» двинулась к дому губернатора, Адмиралтейству и собору. Наибольшую активность проявляло население Корабельной и Артиллерийской слободок. К мятежникам примкнули матросы флотских экипажей, 17-й и 18-й рабочие экипажи и рабочие военного ведомства. Все они требовали отменить карантин и убрать ненавистных чиновников и начать доставку в город дешевого хлеба.

Восставших возглавила так называемая «Добрая партия» — совет, в который вошли Т. Иванов, Ф. Пискарев, К. Шкуропелов, а также фельдфебель Петр Щукин, слесарь Матвей Соловьев и мещанин Яков Попков.

У дома губернатора толпу встретил и пытался остановить генерал Примо. Но с него сорвали эполеты, мятежники ворвались в дом и убили губернатора. К бунту присоединились 29-й, 38-й и 39-й флотские и 16-й ластовый экипажи. С криками: «Бей и коли офицеров!» толпа разделилась на две части. Одна направилась снимать блокаду с Корабельной слободки. Охранявшие слободку солдаты сочувствовали народу, и дело едва не кончилось мирно, как вдруг с тыла на солдат бросились в штыки матросы, за ними мастеровые с кольями и ломами, а жители слободки, видя это, напали на солдат с фронта. Тогда солдаты восстали, убили полковника Воробьева и присоединились к мятежникам.