Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

Его спрашивали на суде об его религиозных связях; у него их не было. Посещал ли он могилы своих родителей, как многие другие евреи, накануне Судного Дня? - Он ответил "никогда", а потом, суммируя свою философию, добавил уже от себя: "Мертвых нельзя воскресить..."

Два обстоятельства служили Бейлису на пользу: его дружеское ко всем расположение и его хорошие отношения с соседями. Соседи его называли "наш Мендель" и на суде ничего кроме хорошего о нем не было сказано; дети-свидетели улыбались ему во время заседания суда. Он был в дружественных отношениях с приходским священником, которому он оказывал немало услуг; когда строилась местная приходская школа, Зайцевы, по настоянию Бейлиса, продали церкви кирпич ниже себестоимости в то время, как владелец другого кирпичного завода христианин - отказался уступить хотя бы копейку.

Этот же священник попросил того же христианского заводчика пропускать похоронные процессии через его двор, чтобы сократить путь, и ему тоже было в этом отказано; другой короткий путь проходил через Зайцевский двор, и Мендель добился у своих хозяев разрешения.

Даже местные члены Союза Русского Народа хорошо относились к Менделю; во время погрома 1905 г. они пришли к нему вместе со священником, чтобы успокоить его и заверить, что никакого зла ни ему, ни его семье не будет причинено; и на самом деле - никто его не тронул.

Роль фанатика-убийцы, вампира, пьющего кровь христианских детей, навязанная Бейлису обвинением, была, ко всей своей непристойности и цинизму, еще и смехотворна. Был бы он хотя бы колоритной экзотической фигурой, какой-нибудь фанатик с седой бородой, но ведь он был только "наш Мендель" !

Роль мученика-героя, которую некоторые люди хотели ему приписать, тоже совсем к нему не шла; мучеником, конечно, он был и именно потому, что был простым, добрым (59) испуганным рабочим человеком, не принимавшим никаких поз и не произносившим речей.

Он не был одним из тех, кто подымается твердой поступью на костер или на эшафот, чтобы возвеличить имя Господне и вдохновлять им потомство. У него не было желания сделаться исторической фигурой, он хотел только одного - чтобы его оставили в покое. Однако роль ему навязанную - непостижимую для него - он провел с достоинством, он жаловался, но не унижался.

Покрывая процесс, русский корреспондент писал из зала суда: "Что можно сказать о нем, об этом совсем обыкновенном, среднего возраста еврее, чье лицо вдруг стало знакомо всему миру? Он бледный, исхудалый, но самообладание у него замечательное; никогда я не видел на судебном процессе такого тихого, беззащитного и испуганного человека, окруженного такой многочисленной стражей".*

Так его описывали после того, как он провел два года и два месяца в грязной тюрьме, вместе с ворами, шпионами и убийцами; в течение процесса, который продолжался тридцать четыре дня, он плакал три или четыре раза, закрыв лицо руками; один раз он громко рассмеялся: это было, когда один из обвинителей сказал, что среди рабочих на кирпичном заводе у Менделя была репутация цадика - набожного и святого.

2.

До своего ареста и даже на короткий срок после него, Бейлис так же мало мог себе представить, что он будет замешен в убийстве Ющинского, как и тот факт, что два с половиной года спустя, его фотография появится во всех главных газетах мира.

Да, на кирпичном заводе шли расспросы; там сновали всякого рода люди: репортеры, сыщики, члены Союза Русского Народа; но ведь расспросы шли и по всей Лукьяновке, где уже целые месяцы люди чесали языки по поводу ареста Приходько, бывшего соседа, а затем и Чеберяк, тоже соседки, хотя и весьма нежелательной.

(60) Люди, знавшие спокойного, тяжело работавшего Приходько, были поражены, и никто не верил в его виновность; а когда в Александру, Андрюшину мать, появившуюся на базаре после того, как она была отпущена на свободу, бросили камни с криками "убийца!" - это вызвало всеобщее возмущение.

Но никто не удивился, когда арестовали Чеберяк, скорее наоборот, люди не понимали, почему её отпустили, так как к этому времени история с "прутьями" была уже частью Лукьяновского фольклора.

Самое меньшее, что можно было сказать об аресте Бейлиса, это что он произошел в необыкновенных условиях; и Чеберяк, и Приходько арестовали в нормальных условиях, как полиция обычно это делала; их сопровождали один или два полицейских. Для того чтобы арестовать Бейлиса, понадобилось под покровом ночи мобилизовать маленький экспедиционный отряд, состоявший из пятнадцати полицейских, возглавляемых начальником Охраны, полковником Кулябко. По указанию Чаплинского, для этого ареста были сделаны полувоенные приготовления; сделал он это, ссылаясь на 21-ую статью Положения Усиленной Охраны; согласно этой статье возможно было отменить целый ряд гражданских прав и некоторые обстоятельства приравнивать к военному положению.

Трудно себе представить какое мощное сопротивление такое нашествие предполагало встретить? Во всем доме находились только Бейлис, его жена и пятеро детей. Всех их подняли с кроватей в ночной одежде. Был произведен тщательный обыск; не нашли ни оружия, ни подпольной литературы, ни тайников, ни орудий пыток и никаких признаков, указывающих на кровавый ритуал: это была самая обыкновенная квартира рабочего человека.

В три часа ночи Бейлиса и его сына-гимназиста забрали в управление Охраны. Никакого объяснения ни тогда, ни позже не было дано, почему арестовали мальчика, которого впрочем, через два дня отправили домой, а Бейлиса перевели в городскую тюрьму, где он и оставался два года и два месяца до начала своего процесса.

Несмотря на всю драматичность обстановки ареста (61) Бейлиса, он не привлек к себе интереса, в свое время вызванного арестом Чеберяк и Андрюшиной семьи. Никто не связывал этот арест с убийством Ющинского.

Вот по этому поводу воспоминания Арнольда Марголина, первого защитника Бейлиса: "В киевских газетах появилась заметка, что некий еврей, служащий Зайцевского кирпичного завода, Мендель Бейлис, был арестован; в основе этого ареста предполагалось недоразумение, связанное с его правожительством в Киеве. Никто не обратил внимания на такой банальный случай в практике полицейского управления того времени".

"Еврейская Хроника" в Лондоне, покрывавшая уже с апреля агитацию ритуального убийства, в первый раз упомянула имя Бейлиса только 15-го сентября.

Бейлис был арестован 22-го июля (на другой день после еврейского поста по поводу Разрушения Храма). Его не обвинили ни в незаконном местожительстве, ни в чем-либо другом; только 3-го августа, к изумлению Бейлиса, ему предъявили обвинение (слово "ритуальное" не фигурировало) в убийстве Андрея Ющинского.