Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)

(120)

Глава девятая

РЕЖИССЕР

В 1917-ом году бывший министр юстиции Щегловитов* отвечал перед революционной следственной комиссией: "Я считал, что евреи, ввиду специфических особенностей их религии, не пригодны к судебной деятельности".

Один из членов комиссии (он был евреем) спросил его: "По-видимому вы нашли возможным внести ваше мнение об особенностях еврейской религии в программу министерства юстиции?" - и он процитировал целый ряд случаев, когда это "кредо" Щегловитова было проведено в жизнь.

"Не знаю, что по этому поводу сказать", отвечал бывший министр; жаль, что он именно тут потерял дар речи, так как его объяснения имели бы психологический интерес. Было время, когда у него были другие взгляды, и он был либералом чуть ли не левого уклона. Но, получив назначение министра в 1906 г., он стал политически неузнаваемым. Со дня на день его ранее конституционные взгляды превратились в черную реакцию и он сделался яростным антисемитом и слепым приверженцем абсолютизма.

Способности и трудолюбие Щегловитова не подлежат ни малейшему сомнению, но и также учиненный им разгром судебной системы, породивший поговорку: "Правосудие Щегловитова".

Витте писал в 1912 г.: "Со дня моей отставки самым большим несчастьем было назначение Щегловитова. Можно сказать, что он разгромил суды; теперь невозможно установить, где кончается деятельность полиции, а также и Азефов и начинается судебное следствие. (Азеф был величайшим (121) провокатором среди двойных агентов русской охранки). - У меня нет сомнения, что Щегловитова будут помнить с проклятиями в течение десятков лет.

За Щегловитовым водилась кличка: "красный Ванька", - связанная с рыжим цветом его волос, не подвергшимся изменению в отличие от политических его взглядов. Была у него и другая кличка "Ванька-Каин" памяти знаменитого бандита 18-го века, впоследствии предавшегося в лагерь полиции.

Хотя оценка Витте Щегловитова установилась под влиянием личной вражды, но одна из причин этой вражды придает некоторую степень объективности его суждениям. Витте был новатором такого размаха, что его можно поставить на одну доску с Петром I и с Александром II и за это реакционеры его возненавидели. Россия должна быть благодарна ему, больше чем кому бы то ни было за индустриальные достижения времен Александра III и также раннего царствования Николая II. Но новаторство Витте в такой же мере относилось к правительству, как и к индустриализации; поэтому, в 1905 г. он вместе с революционерами стал настаивать на создании законодательного национального органа.

Это явилось прямым афронтом принципу абсолютизма, единственно приемлемому для Николая II и реакционеров как основание государственной системы.

Витте был устранен после 15 лет несравненных заслуг перед родиной. Однако убрать 56-летнего, в полном расцвете своих сил, Витте было еще мало; необходимо было позаботиться, чтобы он никогда больше не мог вернуться на свой пост, а для этого был только один единственный способ: волынский архиепископ Антоний был восприимчивым и проницательным человеком, по его мнению, борьбу с революцией надо было начинать с уничтожения Витте.

"Призывы, умные речи, книги, все это очень хорошо", писало это духовное лицо, "но казнь Витте должна быть первым шагом".* - На Витте было совершено покушение - но неудачно. Когда Витте потребовал отчет следствия по этому делу, государственный прокурор заявил ему, что он может довести следствие только до известной черты, за которой стоят слишком высокопоставленные лица. "Если бы можно было (122) их арестовать и произвести обыск в их домах, один только Бог знает что бы мы там нашли; для этого нам необходимо, чтобы министр юстиции (Щегловитов) снял бы с нас все ограничения и заверил бы нас, что мы не будем отвечать за наши действия".*

Ошеломляющая откровенность этого сообщения, сделанного большому государственному деятелю, с точностью определяет дух, внесенный Щегловитовым в подведомственные ему судебные органы. До него Россия могла с полным правом гордиться своим судопроизводством: из всех великих реформ Александра II,** только юридические законы 1864 г. относящиеся к судебной процедуре, не были подвержены существенным изменениям.

Во всех остальных правительственных отраслях, в то время как в Европе совершался прогресс, Россия пятилась назад. Однако Щегловитов принял решение поставить правосудие на одну доску с остальными правительственными органами; во время его "царствования" судьи или получали назначения, или перемещались в отдаленные губернии, или же посредством унижений и преследований принуждены были подавать в отставку; все это в зависимости от их взглядов по отношению к святости автократического принципа.

Щегловитов писал: "Судьи, прежде всего - на службе у государства и должны служить общим государственным интересам". Но "общие государственные интересы" в понимании такого человека как Щегловитов, далеко не всегда совпадали с правосудием. И не нужно было даже быть евреем или либералом, чтобы подпасть под "правосудие Щегловитова"; каждый судья, если он не хотел попасть в опалу Щегловитову, был бессилен наказать преступника, имевшего достаточные связи в "правомыслящих кругах".

"Судья бессильный покарать в конце концов становится сообщником преступления...".

Среди бесчисленных свидетелей, выступавших против Щегловитова, мы выделяем Владимира Дмитриевича Набокова (отца нашего поэта, писателя, ученого, лепидоптериста, написавшего в своей автобиографии много хвалебно-любовного (123) о своем отце). В. Д. Набоков унаследовал от предков аристократизм большой культуры, либеральный образ мышления и традицию общественного служения. Отец его (т.е. дед поэта) играл видную роль в правовых реформах, которые Щегловитов постарался уничтожить; а Владимир Дмитриевич также был представителем той значительной группы русской аристократии, боровшейся в течение нескольких поколений за постепенное введение демократических порядков. В. Д. протестовал против злостного отношения русского правительства к евреям задолго до бейлисовского процесса. Примером может служить его сенсационная статья: "Кишиневская кровавая баня", написанная после ужасного погрома в Кишиневе в 1903 г.

Сын (поэт) пишет об отце: "Став членом конституционной демократической партии, он без сожаления лишился своего придворного звания, затем он поместил объявление в газете с указанием о продаже своего придворного мундира; случилось это после того, как он отказался на каком-то банкете поднять бокал за здравие царя".

Делая годовой обзор юридического календаря за 1913 г. в широко распространенной либеральной газете "Речь", в которой Набоков был одним из соредакторов, он указывает на ряд случаев запугивания судьями и прокурорами присяжных заседателей, отказывавшихся следовать специально данным им инструкциям. "При таких условиях", протестовал Набоков, "взаимоотношения между правительственными органами и присяжными могут сделаться совершенно ненормальными".