Виктор Кожемяко - Уроки русского. Роковые силы

Вад. К. Знаете, если говорить о Солженицыне и Сахарове, то они ведь в немалой мере были антиподами в диссидентском движении, полемизировали между собой.

Вик. К. Я знаю. Но это внутри, так сказать. А я беру то, что называется «городу и миру».

Вад. К. К тому же Сахаров был трижды Герой Социалистического Труда, создатель водородной бомбы, ближайший сподвижник Берии, а Солженицын все-таки бывший зек.

Вик. К. Это уже парадокс истории. Но имело ли это какое-либо значение тогда, когда оба они, каждый по-своему, с невероятной энергией разрушали Советский Союз? Да никакого!

Вад. К. Если даже согласиться с вами, что Солженицын сыграл очень большую роль в разрушении Советского государства, можно признать лишь то, что сыграл он ее объективно. Не стремясь к этому. В отличие, между прочим, от большинства диссидентов.

Вик. К. Можно было бы согласиться, что объективно сыграл. Но я перечитал его выступления периода «холодной войны», когда он был там, на Западе. Сколько же в них недовольства, что Запад слабо, слабо действует! И призывы — действовать решительнее. Против коммунизма в России, так это звучало. Но Александр Зиновьев очень правильно потом сказал: метили в коммунизм, а попали в Россию.

Вад. К. Я хотел бы процитировать самого Солженицына — мы с вами пока его не цитировали. Так вот, высказывания, относящиеся к 1973 году. Перед его высылкой. И суть моего цитирования состоит в том, чтобы доказать: он не стремился тогда уничтожить это государство — он хотел его, если хотите, реформировать.

Например, пишет: «…Как смеялись, как затравили реакционными «славянофилами» тех, кто говорил, что такой колосс, как Россия, да со многими душевными особенностями и бытовыми традициями вполне может поискать и свой особый путь в человечестве; и не может быть, чтобы путь развития у всего человечества был только и непременно только один».

Вик. К. Это из «Письма вождям Советского Союза»?

Вад. К. Да. Здесь же, между прочим, он совершенно прямо заявляет: «У нас в России, по полной непривычке, демократия просуществовала всего 8 месяцев — с февраля по октябрь 1917 года. Эмигрантские группы кадетов и социал-демократов, кто еще жив, до сих пор гордятся ею, говорят, что им ее загубили посторонние силы. На самом деле та демократия была именно их позором: они так амбициозно кликали и обещали ее, а осуществили сумбурную и даже карикатурную, оказались не подготовлены к ней прежде всего сами, тем более была не подготовлена к ней Россия. А за последние полвека подготовленность России к демократии, к многопартийной парламентской системе, могла еще только снизиться. Пожалуй, внезапное введение ее сейчас было бы лишь новым горевым повторением 1917 года».

Это сказано в 1973 году!

Вик. К. Что ж, можно бы признать это и пророческим, да только сам же он тому, от чего предостерегал, всей своей деятельностью по существу способствовал.

Вад. К. Читаю дальше: «…Может быть, следует признать, что для России этот путь был неверен или преждевременен? Может быть, на обозримое будущее, хотим мы этого или не хотим, назначим так или не назначим, России все равно сужден авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?..»

Вик. К. Тут он как бы ломится в открытые двери.

Вад. К. А дальше — как в воду глядит (повторяю, это в 73-м году): «Всяким поспешным сотрясением смена нынешнего руководства (всей пирамиды) на других персон могла бы вызвать лишь новую уничтожающую борьбу и наверняка очень сомнительный выигрыш в качестве руководства». Согласитесь, слова действительно провидческие!

Вик. К. Они, конечно, провидческие, но — собственная его увлеченность борьбой повела и привела опять-таки к тому, от чего он вроде бы стремился предостеречь. Разве не так? Возможно, определенный фанатизм, свойственный его натуре, или, мягче говоря, некая сверхубежденность, сконцентрированная все-таки на антикоммунизме, сыграла здесь роковую роль. А ведь коммунизм (если выражаться принятым на Западе да и у Солженицына термином) был в то время у нас главной государственной скрепой. И мне кажется — я психологически пытаюсь понять, — что именно эта увлеченность борьбой вскоре отодвинула для него куда-то на второй, третий план процитированные вами здравые мысли. То есть он, может быть, где-то их и повторял, но — чисто декларативно, а действие, о котором вы говорили, вело его совсем в иную сторону.

Вад. К. Борьба, которую он вел, влияла на него, конечно. Ну а что касается того, о чем вы сказали («метили в коммунизм, а попали в Россию»), то здесь очень сильно повлияла обстановка, в которой он оказался на Западе. Вы, наверное, знаете, что, когда он оказался там, многие в нем разочаровались. Думали, он приверженец Запада, а он вдруг стал Запад критиковать, причем очень резко. Раньше этого как-то не замечали. А ведь в том же «Письме вождям Советского Союза» он обвиняет тогдашних властителей России… в западничестве. Вот ведь что удивительно!

«Мы, — пишет он, — слишком долго и слишком верно шли за западной технологией. Казалось бы, «первая в мире социалистическая страна», которая показывает образец другим народам Запада и Востока… Почему же были мы так уныло неоригинальны в технологии, так безмысло и слепо шли за западной цивилизацией?.. При центральном плане, которым мы гордимся, уж у нас-то была, кажется, возможность не испортить русской природы. Мы же сделали все наоборот: измерзопакостили широкие русские пространства и обезобразили сердце России, дорогую нашу Москву… Изничтожен неповторимый облик города, вся старая планировка, наляпаны подражания Западу вроде Нового Арбата…»

Вот ведь что он в то время говорит! Запад для него вовсе не идеал.

Вик. К. А ровно через два года, выступая в Вашингтоне, скажет: «Соединенные Штаты Америки давно проявили себя как самая великодушная и самая щедрая страна в мире». Ну а дальше пойдут и те самые призывы к решительному наведению порядка у нас, о которых я уже сказал.

Вад. К. Что ж, человек проявил слабость, я так считаю. И мне кажется, что сейчас — в той или иной мере — он об этом сожалеет.

Вик. К. Хотя нигде и ни в чем не покаялся. Вот это я бы особо хотел подчеркнуть. Никогда и ни в чем! Только других призывает к покаянию.

Вад. К. Я говорил уже о двух коренных переменах в его взглядах — после 1945 года, когда он оказался в заключении, а потом уже в нынешнее время, когда вернулся в Россию. Как раз последователи Сахарова иначе относятся к тому, что у нас сегодня происходит. Хотя и они, надеюсь, вскоре поймут, в какой бесперспективный путь отправилась страна под нынешним руководством…

Вик. К. Они, может, все понимают, но их, наоборот, это радует?