Геннадий Коваленко - Легенды и загадки земли Новгородской

Есть и другие письменные источники, подтверждающие эту версию, например «Сказание о помощи новгородцев Дмитрию Донскому». Что же касается отсутствия сообщений в официальных летописях, то это можно объяснить натянутыми, а порой и просто враждебными отношениями между Москвой и Новгородом вплоть до присоединения республики к Московскому государству.

Все эти аргументы позволили профессору Азбелеву выдвинуть предположение о том, что участие (пусть и ограниченное) новгородцев в Куликовской битве есть исторический факт.

Внук Дмитрия Донского, галицкий князь Дмитрий Шемяка (1420—1453), традиционно относится к отрицательным персонажам русской истории. Бытует выражение «Шемякин суд», то есть суд неправедный. Еще при жизни Шемяка был предан анафеме; церковный собор 1448 года, осуждая ослепление им Василия Темного и захват московского престола, доводил до общего сведения, что Шемяка «сотворил над ним не меньше прежнего братоубийцы Каина и окаянного Святополка».

На самом деле история Шемяки — эта борьба за власть в ее чистом, или, вернее сказать, в самом грязном виде между двумя ветвями московских князей. Причем обе стороны в одинаковой степени демонстрировали свирепую жестокость и утонченное коварство в духе семейства Борджиа. Кстати сказать, Василий Темный, еще будучи зрячим, первым ослепил своего двоюродного брата Василия Косого, он же отравил другого своего родича, Дмитрия Красного, а затем и самого Шемяку.

Но не будем опережать события. Захватив Москву, Дмитрий Шемяка не сумел удержаться на пр«столе и после затяжной междоусобной войны с Василием Темным укрылся в Великом Новгороде. Город традиционно предоставлял политическое убежище враждующим князьям. Сначала здесь прятался от преследований Шемяки Василий Второй, а затем роли поменялись.

Шемяку писелили на Рюриковом Городище, древней резиденции князей, которая пользовалась определенной экстерриториальностью, позволявшей республике отказывать в выдаче изгнанников. Поняв, что заполучить Шемяку не удастся, Василий Темный подослал в Новгород своего дьяка Степана Брада-того, а тот подкупил повара Шемяки с характерным прозвищем Поганка. Повар приготовил князю на ужин курицу по специальному рецепту, и, промучавшись две недели, князь умер, как сказано в летописи, «нужной», то есть насильственной, но одновременно и очень нужной его врагам смертью и был похоронен в Георгиевском соборе Юрьева монастыря, которому много жертвовал при жизни.

На этом злоключения Шемяки, как ни странно, не закончились. В эпоху Смутного времени на территории Новгорода хозяйничала шведская армия Делагарди, призванная для защиты от польской оккупации, но сама ставшая оккупационной. В 1616 году шведские мародеры разграбили захоронения Георгиевского собора Юрьева монастыря. В Росписи этой новгородской святыни записано следующее: «Немцы (то есть шведы. — Г.К., B.C.) в церкви великомученика Георгия в монастыре, ищуще поклажею, и обрели человека цела и неразрушена, в княжеском одеянии и вынев из гробницы, яко жива, поставили у церковной стены».

Итак, при разграблении захоронений Юрьева монастыря шведами была обнаружена прекрасно сохранившаяся мумия, которая, согласно церковному учению о нетленных мощах, могла принадлежать только святому. Но какому? Новгородский митрополит Исидор проанализировал топографию вскрытого захоронения и посчитал, что мощи принадлежат старшему брату Александра Невского князю Федору Ярославичу, юноше, умершему в день собственной свадьбы. Мощи были торжественно перенесены в Софийский собор Новгорода, где затем более 300 лет верующие поклонялись нетленным останкам нового святого.

В 1987 году Новгородская археологическая экспедиция под руководством В. Л. Янина вскрыла захоронение «святого княжича Федора Ярославича» и произвела судебно-медицинское исследование мумифицированных останков. Было установлено, что они принадлежали мужчине 45—50 лет, следовательно, никак не могли соответствовать князю-подростку Федору Ярославичу. Оставалось признать, что данная мумия принадлежит князю Дмитрию Шемяке.

Почему же мумификации подверглось тело одного лишь князя Дмитрия, тогда как от всех остальных погребенных в Георгиевском соборе, в том числе и от его дочери, лежавшей с ним в одном саркофаге, сохранились лишь кости? Ведь условия погребения в этом соборе, казалось бы, должны полностью исключать возможность естественной мумификации.

Окончательный ответ на эту многовековую загадку дала криминалистическая экспертиза останков Дмитрия Шемяки, проведенная осенью 1987 года. В исследованных органах и тканях был обнаружен мышьяк. При желудочно-кишечной форме отравления мышьяком болезнь продолжается до двух недель (по летописи, Шемяка «лежа 12 дней преставился») и заканчивается смертельным исходом. В процессе болезни происходит резкое обезвоживание организма вследствие постоянной рвоты и поноса, и именно это обезвоживание и служит причиной мумификации тканей.

Что касается известного выражения «Шемякин суд», то оно вряд ли имеет какое-то отношение к Дмитрию Шемяке. В старинной русской сатирической повести XVII века судья-взяточник по имени Шемяка был введен в заблуждение бедняком, совершившим сразу три преступления. Судья принял за золотой слиток завернутый в тряпку камень и оправдал преступника.

«Золоченые верхи великого терема горели багряным огнем. Россыпями камения самоцветного искрились стекольчатые окна вышних горниц. У крыльца хохотала челядь, и плетеные расписные грифоны и змии тоже словно смеялись, разевая богомерзкие пасти».

С такого описания «чудного двора» Марфы Борецкой начинается роман Дмитрия Балашова «Марфа-посадница», посвященный противостоянию Марфы и Ивана III, олицетворявших свободный Новгород и Русь единую.

Где же находился двор знаменитой посадницы?

На углу Большой Московской и Рогатицы сохранились руины кирпичного здания древней постройки. Согласно легенде именно здесь находился терем Борецких. Однако далеко не все историки с этим согласны. По выражению современника, «этот дом выдают за дом Марфы из ветреной угодливости жадному любопытству путешественников».

В новгородской летописи под 1477 годом сказано: «Бысть пожар от Розважи улицы и до Боркове улице, погоре побережье все и до Великой улицы и Марфы посадницы чюдный двор». Следовательно, терем Марфы стоял на Софийской стороне, примерно на том месте, которое новгородцы называют «Веселой горкой». Однако сторонников легенды не смутил этот довод. Родилась версия о том, что у Марфы были палаты и на Торговой и на Софийской стороне и что они соединялись подземным ходом. В одном из довоенных путеводителей по Новгороду читаем: «Дойдя до Буяной и Рогатицкой улицы, направо, во дворе углового дома находился чюдный дом вдовы и матери посадника Марфы Борецкой, из которого шел подземный ход под Волхов в Детинец».