Леонид Млечин - Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны

Молотов идеи Гитлера не отверг. Он просто хотел еще кое-что выторговать. Нарком отвечал, что они со Сталиным прежде всего хотят получить свободный выход из Балтийского и Черного морей, получить базы в Болгарии, на Босфоре и Дарданеллах, чтобы контролировать черноморские проливы. Если Германия на это согласна, то Москва не против присоединения к трехстороннему пакту фашистских держав.

Понимал ли Молотов, что происходит? После долгой беседы с фюрером около часа ночи Вячеслав Михайлович отправил Сталину шифротелеграмму: «Так как мы засиделись сверх нормы, а подошел уже час назначенного обеда, то уговорились, что завтра, 13 ноября, я у него завтракаю и после этого продолжаем. Большой интерес Гитлера к тому, чтобы договориться и укрепить дружбу с Советским Союзом в сферах влияния налицо».

Утром пришел ответ от Сталина:

«Насчет Черного моря… Это вопрос обороны берегов СССР и обеспечения его безопасности. Обеспечение спокойствия в районе Проливов невозможно без договоренности с Болгарией о пропуске советских войск для защиты входов в Черное море.

Во всем остальном исходи из известных тебе директив, и если результаты дальнейшей беседы покажут, что ты в основном можешь договориться с немцами, а для Москвы останутся окончание и оформление дела, — то тем лучше.

Твое поведение в переговорах считаем правильным».

Через три часа Молотов получил дополнительные указания из Москвы. Очень откровенные:

«Советуем:

Первое. Не обнаруживать нашего большого интереса к Персии и сказать, что, пожалуй, не будем возражать против предложения немцев.

Второе. Насчет Турции держаться пока в рамках мирного разрешения в духе Риббентропа, но сказать, что мирное разрешение не будет реальным без нашей гарантии Болгарии и пропуска наших войск в Болгарию как средства давления на Турцию.

Третье. Если немцы предложат раздел Турции, то в этом случае можно раскрыть наши карты…»

Во второй беседе Гитлер подчеркнул значение совместных действий двух стран:

— Я считаю, что наши успехи будут больше, если мы будем стоять спиной к спине и бороться с внешними силами, чем если мы будем стоять друг против друга грудью и будем бороться между собой.

Молотов подтвердил, что согласен с выводами рейхсканцлера:

— Советский Союз готов участвовать в широких акциях вместе с другими государствами: Германией, Италией и Японией, и я готов приступить к обсуждению этих вопросов… Советский Союз как большая и мощная страна не может стоять в стороне от решения больших вопросов как в Европе, так и в Азии.

Но Молотову не нравилось, что немецкие войска перебрасываются в Финляндию и Румынию. Не потому, что он увидел в этом шаг к нападению на Советский Союз. Молотов выразил недовольство тем, что Гитлер претендует на страны, которые уже включены в сферу влияния Советского Союза.

И, добавил Молотов, они со Сталиным рассчитывают, что Германия признает, что «Финляндия должна быть областью советских интересов». Гитлер не без колебаний согласился с этим.

Молотов уточнил:

— В той же степени, как, например, Эстония и Бессарабия?

К тому времени Бессарабия и Эстония уже стали частью Советского Союза. Иначе говоря, Молотов хотел получить от Гитлера согласие на присоединение Финляндии к Советскому Союзу:

— Финляндия должна быть областью советских интересов. Советский Союз, хотя и не участвовал в большой войне, все же воевал против Польши, против Финляндии и был совсем готов, если бы потребовалось, к войне за Бессарабию.

Гитлер напомнил Молотову, что Германия уже во всем пошла навстречу Советскому Союзу. Москва получила большую часть польской территории, чем договаривались. Германия отказалась от Литвы в пользу Советского Союза. Советский Союз присоединил к себе и Северную Буковину, хотя договаривались, что у Румынии заберут только Бессарабию. Гитлер повторил, что во время войны с Финляндией он занял благожелательный нейтралитет и отказал финнам в поставках материалов военного назначения.

— Но я не хочу войны в Финляндии, — ответил Гитлер. — Кроме того, Германия заинтересована в Финляндии экономически, ибо получает оттуда лес и никель.

— Эта оговорка является новым моментом, — недовольно заметил Молотов. — Прежде советские интересы в Финляндии признавались без оговорок.

— Нет ничего нового, — возразил Гитлер. — Когда вы вели войну с Финляндией, мы сохраняли лояльность. Мы советовали Финляндии согласиться на ваши требования. Но Россия уже получила от Финляндии львиную долю того, что она хотела…

Молотов сразу после беседы телеграфировал Сталину: «Главное время с Гитлером ушло на финский вопрос. Гитлер заявил, что подтверждает прошлогоднее соглашение, но Германия заявляет, что она заинтересована в сохранении мира на Балтийском море. Мое указание, что в прошлом году никаких оговорок не делалось по этому вопросу, не опровергалось, но и не имело влияния… Похвастаться нечем, но по крайней мере выяснил теперешнее настроение Гитлера, с которым придется считаться».

Риббентроп делал все, чтобы переговоры проходили в дружественной атмосфере. Хотя, скажем, имперскому министру народного просвещения и пропаганды Йозефу Геббельсу советские партийные товарищи не понравились. Геббельса фюрер пригласил на завтрак в честь Молотова. Министр пропаганды записал в дневнике:

«Молотов производит впечатление человека умного, хитрого. Лицо восковой желтизны. Из него едва ли что вытянешь. Слушает внимательно и более ничего. Молотов — своего рода форпост Сталина, от того все и зависит…

Свита Молотова — ниже среднего. Ни одной личности крупного масштаба. Словно они хотели во что бы то ни стало подтвердить наши теоретические представления насчет сущности большевистских масс. На их лицах был написан страх друг перед другом и комплекс неполноценности. Даже невинная беседа с ними почти полностью исключена. ГПУ бдит! Это ужасно! В этом мире человеческая жизнь не имеет никакой ценности».

У Молотова настроение было получше. Он телеграфировал Сталину, который не спал и ждал сообщений из Берлина: «Принимают меня хорошо, и видно, что хотят укрепить отношения с СССР».

Молотов был угрюмым, негибким, лишенным воображения, но в то же время осторожным, педантичным и требовательным чиновником. На переговорах он говорил то, что считал нужным сказать. Если ему возражали, приводили какие-то аргументы, пытались переубедить, он просто все повторял заново. И так могло продолжаться до бесконечности. Своим упорством Молотов доводил партнера до белого каления.

Гитлеру быстро надоел разговор. Нудный Молотов его раздражал. У фюрера были глаза фанатика. Но при этом поразительным образом он был вялым и апатичным человеком. Он не считал себя обычным государственным деятелем, обязанным исполнять свои обязанности. Его не интересовали детали. Гитлеру стало скучно. Прощаясь, фюрер сказал: