Сергей Сартаков - Свинцовый монумент

Лыжников было пятеро. Одетые в белые маскировочные халаты не только ночью, но и днем, они могли бы рассчитывать остаться незамеченными, если бы не этот предательский навязчивый скрип, который ничем унять было невозможно.

А грозящая смертью опасность таилась в тихом лесу повсюду. И неизвестно где. Может быть, в высоком намете снега, похожем на естественный, природный бугорок; может быть, за толстым стволом сосны или в сплетении ветвей молодого подроста; а может быть, и это чаще всего, в широких кронах деревьев, где неподвижно сидели тщательно замаскированные и в теплой одежде "кукушки" - финские снайперы. Идти же вперед и вперед, и как можно быстрее, было необходимо. Темнота - лучшее из прикрытий. И хорошо, если рассвет застанет уже совсем на выходе к цели. А цель - тщательно рассмотреть и занести на карту систему долговременных огневых точек противника хотя бы в той мере, в какой они окажутся доступными взору.

Пока что это загадка. Предположительно там, где кончается бор, наиболее выгодное место начала прорыва. А если это заблуждение, основанное на ложном сообщении "языка"?

Три разведывательные группы ушли в такой же поиск и не вернулись. Всех срезали "кукушки".

Андрей в цепочке шел предпоследним. Любые разговоры без крайней необходимости, даже самым тихим шепотом, во время коротких остановок были запрещены. Каждый заранее знал свои обязанности при удачном выходе к укрепленной линии противника и знал, что делать при случае, если "кукушки" начнут свою охоту.

С первых же минут после того, как их группа вступила в опасную зону темного ночного леса и приспособилась строго соблюдать размеренность движения и обязательные дистанции между собою, Андрею потоком хлынули в голову совсем посторонние мысли.

Он думал, как, наверно, бывает красив этот лес при ярком солнечном свете весной, когда все свежо и зелено, птицы поют и по веткам деревьев скачут белки. Их тут должно быть много, охотиться в таких местах нельзя. Бор этот похож на тот, который подступал к его родному городу. Правда, здесь сосны крупнее, выше и раскидистее в вершинах. Но в далекой сибирской тайге лес по-особому красив своей дикостью. Так Мирон в своем письме написал. Надо, непременно надо побывать у той вышки, где разбился он, поискать могилку Миронову. Брат ведь единственный был. Очень его не хватает.

Что сейчас делает мать? Она совсем одинокая. Встает она всегда очень рано и, конечно, в эту пору уже на ногах. Может быть, топит печь. Или сидит и вяжет для него варежки. Обещала. Он просил не посылать ему ничего, армейского довольствия достаточно, а она все равно хоть сухариков домашних или жареных семечек со своего огорода да еще чего-нибудь вкусного шлет и шлет. От себя отрывает. Весь доход у нее - пособие, что выплачивают за погибшего Мирона, а ей, пишет она, ничего и не надо; кроме дров на зиму и керосина. Дошло ли до нее письмо с новым адресом? Вот удивится! И встревожится - сын пишет с войны. А какая же для него это война, когда он всего лишь первый раз вот так, на лыжах и с винтовкой за плечами, проникает к логову неприятеля? И то с категорическим приказом: без крайней необходимости самим не открывать огонь.

Тут стал он думать: почему все получилось не так, как ему виделось в тот день, когда он заявил комдиву Зыбину о своем желании поехать на фронт добровольцем? Однако прошло больше месяца в полной неизвестности, пока его вызвал к себе командир роты Кобцев и вручил предписание явиться в распоряжение Ленинградского военного округа для дальнейшего прохождения службы добровольцем. Значит, сразу же в бой? А в Ленинграде его почему-то передали в политотдел 7-й армии. И там поручили написать плакаты, лозунги, рисунки для армейской газеты.

И это все, чего ты добивался, Путинцев Андрей, доброволец? Почему это так? Он не знал.

А не знал он самого главного. Именно: прежде чем направить его в распоряжение Ленинградского военного округа, Зыбин написал своему давнему другу, командующему этим округом, личное письмо, в котором просил учесть, что Путинцев для своих лет и своего образования на редкость одаренный художник и что, всеми мерами поддерживая патриотический порыв юноши, следует поберечь его и от случайностей. Это письмо Зыбина, подкрепленное потом устными указаниями командующего, и определило начало фронтового пути Андрея. Но в перенапряженной обстановке трудно развивающегося наступления поражать своим искусством Андрею было некого, люди в штабах и политотделах круглосуточно занимались разработкой боевых операций, им было не до красноармейца, хорошо умеющего рисовать, и сила зыбинского письма и последующих указаний командующего со временем постепенно стала слабеть, а рядовой Путинцев - приближаться к огневым рубежам.

В этот разведывательный поиск Андрей напросился сам. В полку, к которому он был причислен, непосредственные его командиры знали не столько о способностях Путинцева-художника, сколько об особо острой и точной его зрительной памяти. Решили: это его свойство может весьма и весьма пригодиться при нанесении на карту результатов наблюдения разведгруппы.

Хороший лыжник, Андрей сейчас шел легко, приятно согретый ровным, спокойным движением. Шел, наполненный таким чувством личной ответственности, словно бы исключительно от него одного ныне зависела удача предстоящего прорыва "линии Маннергейма". И еще: здесь он чувствовал себя "при деле", не то что на учебном плацу в Забайкалье или невесть чем занимаясь в штабах и политотделах по пути к действительному фронту.

Они вышли к намеченной цели строго по установленному расчету времени. Небо стало отбеливаться как раз тогда, когда они приблизились к опушке леса.

Впереди открылась широкая ложбина, одним своим краем словно бы слитая с большим озером, у берегов которого из-подо льда и снежных наметов торчали черные кисточки камышей, другим примыкающая к сосновому бору, особенно густому и высокому. И все это видимое пространство было оплетено колючей проволокой, позади которой, соблюдая свой строй, будто на шахматной доске, и наклонясь вперед, стояли бесчисленные гранитные надолбы. Местами совершенно отчетливо, а в других случаях полускрытые снежными сугробами, выделялись бетонные доты. Холодок пробежал по спине Андрея: и это все надо преодолеть нашим войскам под плотным огнем противника! А ведь под снегом всюду-всюду, конечно, скрытно лежат тысячи и тысячи мин...

Лейтенант Пегов сделал знак: остановиться. Все собрались вокруг него. Теперь опасаться вслух сказанного слова не было нужды. На опушке росли жиденькие березки, "кукушкам" на них не примоститься. Нет здесь вообще следа человечьего.

Посовещались недолго. Надо разойтись пошире, чтобы охватить наблюдением всю открытую ложбину, но при этом чувствовать - Пегов нажал на эти слова, обязательно чувствовать друг друга.