Сат-Ок - Тайна старого Сагамора

Где-то сбоку начали бить бубны, раздалась ритмичная песня:

Сази ки ка иипин Мана нико Етикуян.

Сази ки ка нипин а чипико Мана ни питкин

Нипуан Тшипай уаиками

Хау, икуа Сази ни па натин

Хау, Ней уатчистакамар ни сипуеттан

Наспитичи киста... (Ничто не живет вечно, кроме гор и рек, приготовься вступить на Дорогу Смерти...)

Воины начали танец. Это был танец смерти. Колени танцующих вздрагивали, руки поднимались вверх. В момент, когда звуки бубнов затихали или меняли ритм, они с лицами, обращенными в небо, делали короткие выкрики, подбрасывая стрелы, копья, томагавки.

Танцоров восторженно поддерживала толпа, стоящая у костров.

Внезапно танцы и песни прекратились. Напротив Зарембы остались только молодые индейцы, которые впервые должны вступить на тропу войны. Им надлежало показать перед старейшими племени свою ловкость и силу.

Сначала в ход пошли томагавки. Они кружились над головой Зарембы, словно огромные шмели. И хоть летели они, казалось, прямо на него, ни один мускул его лица не дрогнул - он знал: бесчестье покроет того из воинов, чье оружие ранит сейчас жертву. За томагавками последовали ножи и стрелы.

Но вот появилась другая группа: танцоры с зажженными факелами. Хотя Заремба знал, что и это еще не конец, тело его покрылось испариной. И тут встретился он со взглядом Черной Тучи. Сердце его дрогнуло. Старый вождь смотрел на него так, как смотрел бы человек, еще до конца не решившийся на что-то, еще не справившийся с какой-то внутренней, происходящей в его душе борьбой.

Оторвав взгляд от офицера, Черная Туча движением руки подозвал молодого воина, произнес несколько слов, после чего тот немедля удалился. Заремба не то чтобы услышал, а скорее прочел по губам старого вождя, что тот назвал имя Крученого Волоса.

По всему было видно, что танец с факелами подходил к концу, после чего, наверное, должно было начаться то главное, ради чего были зажжены на площади костры. Выкрики людей, окружавших Зарембу, становились все воинственнее и требовательнее, казалось, все ожидают только знака вождя. И тут из-за костров появился и подбежал к Черной Туче отосланный им молодой воин. Быстро говоря, он в такт словам делал головой и руками движения, означающие отрицание.

"Если это о Крученом Волосе, значит, старик все-таки выжидал в надежде на раненого, значит, не хотел совершать суда, не выяснив правды до конца", - пронеслось в голове Зарембы.

Может, Черная Туча и впрямь выжидал подтверждения невиновности пленника, а может, медлительность его объяснялась другим: индейцы умеют уважать мужество, если даже проявлено оно ненавистными им белыми. Но вот старик медленно, словно против воли, поднял руку, так же медленно, не глядя на пленника, повернулся к костру посреди площади.

Вспыхнувшее пламя подобралось к Зарембе. Он закашлялся от наступавшего со всех сторон дыма, ему казалось, что он своими глазами видит, как укорачивается время его жизни. И тут громкий крик прервал ритуал казни. Остановились танцоры. Умолкли бубны. Лица индейцев, замерев, обратились к темноте, откуда вынырнул и стрелой пронесся молодой всадник. Глаза его горели, он тяжело дышал. Видно, путь им проделан был большой и трудный. На скаку остановив коня возле самого места казни, юноша ногами разбросал жар у костра, ударом ножа разрезал ремни, связывающие руки Зарембы.

- Прости, белый брат мой, их головы не знали, что делали руки.

Не веря ушам, Заремба всмотрелся в своего неожиданного спасителя. И вдруг:

- Брат мой, Мчащаяся Антилопа, ты ли это?

А тот, обратившись к толпе пораженных индейцев, воскликнул:

- Это он спас меня от Длинных Ножей! Он дал свободу многим нашим братьям. Он помогал на Дороге Слез женщинам и детям. Кто из вас, братья мои, назовет его, как и я, своим братом и другом?..

Именно в эти минуты, вслушиваясь в слова отца, и почувствовал Зоркий Глаз, как поднялось в его душе что-то новое, что-то такое, что породило желание, будь он не здесь, а там, где решалась судьба белого офицера, откликнуться на призыв Мчащейся Антилопы. Откликнуться так, чтобы ветер, подхватив слова, унес их далеко в горы: "Я... я назову его своим братом!.."

Но ничем не выдал себя сын вождя, разве что брови сдвинулись к переносице резче прежнего да плотнее сжались губы. Не в обычаях индейцев выражать вслух свои мысли, если касаются они только тебя, только твоих переживаний. И все-таки, как ни владел собой Зоркий Глаз, от Сагамора не укрылось состояние сына. Может, потому, что ждал его, надеялся. Не прошла незамеченной эта наступившая вслед за словами вождя пауза и от лейтенанта. Он хоть и не понял ее, но с каким-то внутренним волнением потянулся к своей прокуренной трубке.

Молчание было долгим. Было тяжелым, как воды омута.

- И тут, - продолжал Сагамор, и веки его дрогнули, - увидел Заремба, как со всех сторон потянулись к нему руки, чтобы дотронуться до его плеча...

Вперед вышел Черная Туча.

- Верю белому брату, что тогда, среди скал Аппалачей, хотел мне помочь, - сказал и, помедлив, дотронулся до его плеча. - А теперь пойди к моей дочери - Цветку Прерий. Как только узнала правду, рвет на себе волосы, исцарапала лицо и, если не простишь ее за оскорбление, не заслуженное тобой, если не разрешишь упасть к твоим ногам, прося о прощении, обрежет волосы, изрежет тело и на семь дней уйдет из деревни, а то и лишит себя жизни. Кровь женщин чироков горячая. Моя дочь теряет разум при мысли, что белый брат не посмотрит на нее ласковым взглядом.

Протиснувшись сквозь толпу ликующих людей, Заремба подошел к той, что звалась Цветком Прерий. Не успел он произнести и слова, как она, преклонив колени, прильнула к его ногам пылающим лицом.

- Ты храбрый воин, брат мой, мое сердце болит от стыда и горя простишь ли меня?

- Встань, сестра, - ответил Заремба с нежностью мужчины, хорошо сознающего, что от одного его слова зависит, огнем ли засветятся или померкнут смотрящие в самую его душу глаза девушки. - Не злобу, а великую скорбь услышал я в словах твоих, когда они выражали мне недоверие, продолжал он, любуясь посветлевшим лицом девушки. - Так пусть же никогда больше оно не коснется наших сердец.

- Твои слова согревают меня. Твое великодушие равно твоей силе и мужеству. Счастлива будет та женщина, которую ты назовешь своей скво.

Цветок Прерии взяла руки Зарембы в свои ладони ц, не выпуская их, обратилась к отцу:

- Пусть вождь Черная Туча доверит своей дочери заботу о ранах белого брата.

Несколько дней Заремба провел в уютном, специально для него отведенном типи. Его измученное тело и впрямь нуждалось в отдыхе и покое. Лежа на мягком ложе из медвежьих шкур, он с удовольствием отдавал себя на волю врачующих его индейцев. Ловко, не причиняя боли, они натирали его целебными мазями, приготовленными Цветком Прерий, укрепляли его силы напитками, которые она приносила в берестяной посуде. И каждый раз, когда девушка входила в его жилище, сопровождаемая пожилой индианкой, он испытывал чувство, подобное тому, как если бы в ненастье был обласкан солнечным светом.