Арон Залкинд - Педология: Утопия и реальность

в) Промежуточные классы (мелкая буржуазия) в момент колебания устойчивости их положения (деклассирование); после пролетаризации их и развития революционной борьбы детские психопатии в них уменьшаются (кроме психопатий, обусловленных грубо биологическими дефектами: голодом, алкоголем и пр.).

г) Эксплуатируемые классы в предреволюционный их период. При развитии же впоследствии организованной революционной борьбы заторможенная детская активность пролетарских масс находит себе широкий коллективистический выход и, кроме случаев грубо биологического вырождения, дает богатейший резервуар для героических, боевых революционных кадров.

Каков же должен быть подход социалистической педагогики к той подавляющей части детских психопатий, которая является результатом грубой социальной задержки здоровых детских влечений?

1) Ориентироваться прежде всего на те детские массы, которые являются выходцами из трудовых слоев; паразитирующие же психопатии либо ликвидируются в Советской Республике, в которой нет нетрудящихся, либо безвозвратно погибнут; 2) оптимистически пересмотреть существующий состав психопатической детворы с точки зрения социалистического подхода к ее «этике» и «странностям»; 3) сделать центром тяжести перевоспитания психопатической детворы развитие у нее организованных коллективистических, активистических и конкретных навыков, связав их влечения с ярко творческими, широко общественными интересами; 4) сосредоточить на перевоспитуемой психопатической детворе как на социально особо чуткой и многообещающей максимум педагого-политического внимания; 5) ликвидировать паническое отношение к этой чрезвычайно ценной части психопатической детворы, умелыми и осторожными приемами все чаще связывая ее активность с жизнью нормальной детской школы, взаимно пропитывая эти две категории детей наиболее ценными у каждой из них свойствами и навыками [162] Подробно о трудном детстве в нашей книге «Вопросы советской педагогики» (ГИЗ, 2 изд.). .

В данном очерке мы не будем повторять избитых мест о практической необходимости художественного элемента в общем воспитании и о желательности включения педагогической струи во всякую художественную работу. Родство обеих отраслей далеко не исчерпывается этим единством их деловых целей. Оно лежит гораздо глубже, — в самом аппарате художественного и педагогического творчества, в тех психических процессах, которые развертываются внутри художника и педагога, когда они творят.

Понятие художественного «вдохновения», художественной «интуиции», «таинственные дебри бессознательного», — все эти устаревшие жупелы до сих пор сбивают с толку массу легковерных потребителей искусства, извращая представление о происхождении его и вместе с тем уродуя естественное отношение к нему, искажая самый процесс восприятия искусства массой. Налет сверхреальности, чудесности тесно прилип к художественной работе, и оторвать его не так легко, тем более, что это обстоятельство чрезвычайно выгодно как руководившим до сих пор на земле общественным классам, дирижировавшим искусством в согласии со своими целями, так и самим художникам. Дело обстоит проще.

Основные элементы процесса художественного творения ничем, кроме количественной напряженности, не отличаются от любого другого самого простого психического акта. Всякий толчок в душевном аппарате человека, мельчайший сдвиг в цепи мыслей, чувствований и т. д. есть акт общественного приспособления личности, проявление общественной ее борьбы за самосохранение. Лишь состояние общественного неудобства вызывает изменение в душевном аппарате. Абсолютное благополучие погрузило бы его в глубокий сон. Источник всякого движения «души», от ничтожнейшей мысли и до гениальнейшего открытия, — один и тот же.

Однако психические процессы, от мельчайших до самых сложных, независимо от единства их происхождения, приходится все же делить на две основные группы: 1) остающиеся в самом душевном аппарате человека для «внутреннего их использования»; 2) адресующиеся вовне, в окружающую общественную среду для оказания отпора тем ее притязаниям, которые именно внешнего отпора и требуют.

Вторая группа душевных процессов, активно направленная на окружающее общество, изменяющая в нем соотношения на пользу автору, именно и представляет собою так называемые акты воспитания в узком, субъективном охвате этого понятия. Всякий психический акт, адресованный вовне, есть действие, стремящееся изменить окружающую среду в пользу собственника этого акта, перевоспитать среду, — иными словами, является действием воспитательным. Самодовлеющего психического процесса, выпячивающегося вовне, но не имеющего будто бы цели «перевоспитать общество», нет!

Всякая высказанная мысль, написанная картина, занотированная соната рождаются из состояния неудобства их авторов и стремятся путем перевоспитания среды изменить ее в сторону наибольшего их удобства.

Отношение между мыслителем, поэтом и пр. с окружающим обществом — отношение педагога к ребенку, судьи к преступнику (или обратно), «пастыря к пастве». Чем больше напряженности в этом чувстве неудобства и чем, в то же время, сложнее душевный механизм человека, тем естественнее и непреодолимее делаются его «педагогические» порывы, тем с большей энергией проталкиваются они вовне.

Творчество художественное или иное, не прорывающееся наружу, к обществу, и остающееся в пределах грез, фантазий своего хозяина, не смеет претендовать на звание творчества. Оно является импотентным вожделением, беззубой злобой, дряблым опусканием рук в момент необходимости борьбы. Борьба же есть действие вовне, путем ли зафиксированного художественного образа, морального проявления, твердой действенной мысли, — безразлично.

Творец — всегда из породы недовольных, но он же всегда воспитатель, как бы ни отрицал наличность у себя воспитательских намерений. При богатстве фантазии он мог бы спокойно насыщаться своими образами и порывами, сохраняя их в своем душевном аппарате, — без реализации вовне в форме ли картины, романа, моральной проповеди, философского открытия. Именно порыв творения наружу, непреодолимость этого тяготения обнажает глубокую общественно-воспитательскую их основу. Художник — всегда воспитатель.

Но воспитатель всегда ли является художником? Не будем говорить о педагогах-граммофонах, так же, как выше не касались мы художественной халтуры. Педагог же в истинном смысле, т. е. воспитатель, — всегда художник. В самом деле, чем будто бы отличаются эти две разновидности воспитательского творчества? Художник творит, как говорят, главным образом чувством, педагог — рассудком.