Юрий Воробьевский - Неизвестный Гитлер

Когда больное воображение выходит на сцену, зрители в буквальном смысле бывают поражены. А когда человек поражен, он открыт влиянию извне. Не открывайтесь — учат святые старцы. Шокируйте — поучают политтехнологи.

Ближайшее окружение Гитлера формировалось из людей, очарованных им. К нему тянулись. Геббельс, левацки настроенный националист, перебежал к фюреру, подволакивая свою ногу-култышку [12] Оказавшийся в советском плену доктор Гитлера Вернер Хаазе давал такие описания Геббельса: «…худой, тщедушный, правая нога от рождения представляет из себя култышку, вследствие чего он вынужден был носить протез и специальный правый ботинок с утолщенной подошвой». Генерал Гельмут Вейдлинг, вызванный в бункер Гитлера в последние дни войны, сравнил главного пропагандиста рейха с Мефистофелем [1]. . Он свидетельствовал: «Я иду, нет, меня просто несет к трибуне. Там я долго стою и смотрю в его лицо. Он — не оратор. Он — пророк… Теперь я точно знаю, что мне делать… Я больше ничего не слышу. Я стою оглушенный… Я еще не знаю, что я полностью отдаю себя в руки этого человека. Это стало торжественной клятвой верности на всю жизнь. И мои глаза тонут в его больших голубых глазах».

Невероятная самоуверенность Гитлера шокировала окружающих людей. И одновременно как бы магически подавляла их.

Вот Геббельс, в то время еще сторонник Штрассера, записывает в дневнике ход дискуссии своего шефа с Гитлером: «Выступает Штрассер. Запинается, голос дрожит, так некстати, добрый честный Штрассер, ах, господи, как же не доросли мы до этих свиней внизу!.. Я не мог сказать ни слова. Меня как по голове треснули».

Говорят, самоуверенность фюрера уходила корнями в сугубо артистическое требование Вагнера «превзойти реальность». Гитлер изрекал: «Я гарантирую вам, что невозможное всегда удается. Самое невероятное — это и есть самое верное».

Он верил в свою миссию Парсифаля и внушал людям иллюзорное чувство безопасности.

Период его правления некоторые называют временем господства театра над реальностью. «Быстрый взлет Адольфа Гитлера напоминал театральную карьеру: он начал как вагнерианский герой и благодаря убедительности, энергии смог превратить в свою публику весь народ…»

Вагнер словно заразил Гитлера экспансивностью своей натуры. «Искусство Вагнера никогда не позволяет забывать о том, что в своей основе оно было инструментом неудержимого и далеко идущего стремления подчинять себе все вокруг. Эта столь же непреодолимая, сколь и двусмысленная тяга к массовым сценам, внушительности, к ошеломляющим масштабам объясняет, почему первой крупной композицией после «Риенци» и «Летучего голландца» у Вагнера стало его произведение для хора из тысячи двухсот мужских голосов и оркестра из ста музыкантов. Трезвый и непредвзятый взгляд на приемы, характерные для музыки Вагнера, как ни для какой другой, обнаруживает неизменное самоискушение величественным эффектом завывания волынок, когда в сопровождении резкого визга смычковых разворачивается действо, где все вперемешку — Вальхалла, ревю и храмовые обряды. С Вагнером в искусстве началась эпоха неразборчивого околдовывания масс. И просто невозможно представить стиль зрелищ в Третьем рейхе без этой оперной традиции, без демагогического по своей сути творчества Рихарда Вагнера» [46].

Плакат: «Никогда рейх не погибнет, если вы едины и верны»

Сам стиль пропаганды III рейха — жестокий и холодный — немыслим без Вагнера [13] Поразительно, но Вагнер — через репродукторы — звучал даже для заключенных концлагерей. . Многолюдные движения на сцене актеров и статистов, вслед за Вагнером, требовались и Гитлеру. Находясь уже на вершине власти, он вспоминал, как однажды, бродя по Вене, увидел многолюдную демонстрацию рабочих. В течение двух часов бесконечные шеренги по четыре человека в каждой проползали мимо него исполинской серой змеей. Он стоял на тротуаре Рингштрассе как завороженный. Домой Гитлер вернулся, пораженный невероятным сценическим эффектом. Он уже не помнил ни одного лозунга, под которыми шли пролетарии. Не это было важно. Именно тогда будущий вождь смутно понял, какого впечатления можно добиться за счет массы людей. И словно заранее сформулировал призыв: двинемся вперед единой колонной… Гитлер стоял на трибуне, над марширующей Германией. И четкое движение колонн означало для него послушание нации его воле. Еще лучше, если колонны двигались ночью, при свете факелов. Тогда отдельных людей не было видно вообще. Просто у ног диктатора текла слепая, послушная сила. [14] «Вид большого числа внутренне и внешне одинаковых, дисциплинированных мужчин, чья беззаветная воля к борьбе очевидна или чувствуется, — это производит на каждого немца глубочайшее впечатление и обращается к его сердцу на более убедительном и захватывающем языке, нежели это могут сделать и печать, и речь, и логика. Спокойная сосредоточенность и естественность подчеркивают эффект силы — силы марширующих колонн». «Я провел шесть лет перед войной в период наивысшего расцвета русского балета в Санкт-Петербурге, — писал сэр Невилл Гендерсон, — но никогда не видел балета, который можно было бы сравнить с этим грандиозным зрелищем».

В двадцатые годы итальянский коммунист Антонио Грамши выдвинул идею, что революции на самом деле происходят «не по Марксу». И что побеждает не «передовой класс», а тот, кто добивается культурного доминирования. В том числе — за счет разрушения старых символов. Грамши пристально изучал «войну символов» эпохи Реформации. Заметим: ее результатом стала вспышка насилия, унесшего две трети населения Германии…

Гитлер, кстати, с самого начала своей карьеры собственноручно рисовал эскизы партийных знаков и эмблем… А потом давал предписания местным партийным группам: «самым строжайшим образом пропагандировать ношение партийного значка…» Он часами просиживал в геральдическом отделении Мюнхенской библиотеки. Искал то изображение орла, которое было бы пригодно для партийной печати — гордая и грозная птица. В своих когтях она должна нести свастику, призванную вытеснить христианский крест. Вокруг свастики — венок из дубовых листьев. Если на церковных барельефах дуб Вотана склонялся перед Христом, то теперь это культовое дерево древних германцев получало новую силу.

И вот из-под руки Гитлера орел взлетел. Свастику несет как бомбу. А ведь еще недавно этот древний языческий символ огня и вечного круговращения вселенной казался каким-то засохшим насекомым. Паучком, нацарапанным кем-то на камне в незапамятные времена. Теперь эта психофизическая бомба взорвется — со страшной силой!