Эрик Хобсбаум - Эхо «Марсельезы». Взгляд на Великую французскую революцию через двести лет

«Что из того, если во главе современной буржуазной революции встанет свой Наполеон? На определенном этапе это может быть даже необходимо» [139] Roy M. N. The Russian Revolution. — P. 14—15. .

Но это были рассуждения апологетического характера.

С другой стороны, Термидор можно рассматривать не как предательство революции или попытку покончить с ней, а как способ выхода из кризисной ситуации, чтобы добиться далеко идущих преобразований, — иными словами, это отход с позиций, которые нельзя удержать, с целью достижения более важных стратегических результатов. Ведь 9 Термидора Робеспьера отстранили от власти не Контрреволюционеры, а его собственные товарищи и коллеги по Национальному конвенту и Комитету общественного спасения. В истории русской революции также был момент, когда большевикам пришлось поступить подобным образом, правда, не принеся в жертву никого из своих лидеров.

Жестокий «военный коммунизм», с помощью которого советское правительство добывало средства, позволившие выдержать гражданскую войну 1918—1920 годов, соответствует аналогичным чрезвычайным мерам, принятым якобинцами в ходе войны, причем до такой степени, что в обоих случаях нашлись среди революционеров энтузиасты, увидевшие в вынужденных жестких ограничениях первый шаг на пути достижения утопической мечты, которую первые представляли себе как царство спартанско-эгалитарной добродетели, а вторые — в более марксистском виде. Под напором вооруженных выступлений рабочих и крестьян большевики в 1921 году вынуждены были пойти на проведение нэпа. Конечно, для революции это был шаг назад, но избежать его было невозможно. Вопрос был в том, не следовало ли рассматривать его как запланированный переход к гораздо менее драматичной, но в конечном счете опирающейся на более прочную основу форме дальнейшего развития революции. Ленин не занял по этому вопросу твердой и последовательной позиции, но, как величайший реалист в политике, он все больше и больше склонялся к проведению послереволюционных реформ и постепенному осуществлению социальных преобразований. Вот уже много лет не стихают споры по поводу того, как он видел будущее, особенно в последние \81\ два года своей жизни, когда состояние его здоровья ухудшилось настолько, что он уже не мог писать, а под конец даже говорить [140] Я скорее согласен с Моше Левиным, который говорит, что в последние годы своей жизни Ленин выступал за постепенную эволюцию. Однако вопрос этот, приобретший сегодня в СССР политическую значимость, остается спорным. Ленин фактически отошел от дел в марте 1923 года. Нам остается лишь строить догадки относительно того, о чем бы он думал или что предпринял бы в 1927 или 1937 году (См. Lewin M. Lenin's Last Struggle. — N. Y., 1968). . Тем не менее человек, который написал:

«В настоящий момент наша революция вступает в свою новую стадию, когда в деятельности в области основополагающих вопросов экономического строительства необходимо руководствоваться принципом «реформизма», постепенности преобразований, соблюдать крайнюю осторожность»,

— явно не склонен был обострять ситуацию [141] См. Cohen S. F. Bukharin. — P. 133. . Столь же очевидно, что Ленин не собирался отказываться от построения социалистического общества, хотя в своей последней опубликованной статье писал:

«Нам... не хватает цивилизации для того, чтобы перейти непосредственно к социализму, хотя мы и имеем для этого политические предпосылки» [142] Ленин В. И. ПСС. — Т. 45. — С. 404. .

До конца своей жизни он пребывал в уверенности, что социализм в конечном счете победит во всем мире.

Не удивительно поэтому, что в СССР времен Горбачева Ленину приписывается более позитивный, чем раньше, взгляд на Термидор; бытует также мнение, что одной из главных проблем революции он считал обеспечение внутренней «самотермидоризации» [143] Со слов одного из специалистов по истории большевизма, который слышал эту фразу в Москве. Консультации с английскими, американскими и советскими специалистами по истории первых лет Советской России не дали никаких результатов: такой фразы не удалось обнаружить ни в его собственных трудах, ни в мемуарной литературе о его последних годах жизни. . Однако эти слова не подтверждены документально, и поэтому к ним следует относиться скептически. Отношение к Термидору тогдашних большевиков и коммунистов в других странах было настолько однозначным и резко отрицательным, что подобная фраза Ленина вызвала бы удивление, хотя именно Ленин призывал большевиков стать реформистами. Но даже если он и не произносил этих слов, сам факт обращения к идее «самотермидоризации» в Москве 1988—1989 годов свидетельствует о том, насколько еще жива память о Великой французской революции в стране ее великих последователей.

Однако, если забыть о Термидоре и Бонапарте, якобинцах и терроре, напрашивается много более широких параллелей между французской и русской и, более того, последующими крупными социальными революциями. Ибо сразу бросается в глаза, что революция представляла собой не стройную систему спланированных решений и обдуманных действий, а естественный процесс, неподвластный человеку или ускользающий из-под его контроля. В нынешнем веке мы уже наблюдали подобные исторические явления, например обе мировые \82\ войны. Действительное развитие событий и их результат уже не зависят в этих случаях от воли тех, кто принимал исходные решения. События эти имеют свою динамику, непредсказуемую логику развития. В 90-х годах XVIII века контрреволюционеры, по-видимому, первыми обратили внимание на неуправляемость революционного процесса, использовав этот аргумент в борьбе против сторонников революции. Однако и сами революционеры пришли к тому же выводу, сравнив революцию с природными катаклизмами.

«Лава революции течет величаво, поглощая все на своем пути»,

— писал, находясь в Париже в октябре 1793 года, немецкий якобинец Георг Фостер. Революция, продолжал он,

«прорвала все дамбы, поднялась над всеми препонами, воздвигнутыми здесь и там многими лучшими мыслителями... чьи умозрительные построения определили ее пределы».

Революция, по его словам, это —

«природное явление, слишком редкое для нас, чтобы мы могли познать его своеобразные законы» [144] Forster G. Im Anblick des grossen Rades, Schriften zur Revolution/ Ed. R. R. Wuthenow. — Darmstadt-Neuwied, 1981. — P. 133—134. .

Метафорическое сравнение революции с природным явлением приходило на ум и его противникам. Для консерваторов это была катастрофа, катастрофа неизбежная, которую невозможно остановить. Наиболее дальновидные из них вскоре сообразили, что ее невозможно просто подавить, ее необходимо направить в нужное русло и обуздать.