Дмитрий Иловайский - Начало Руси

Обратимся теперь к Аполинарию Сидонию. В шестидесятых годах пятого столетия им написан длинный стихотворный панегирик только что возведенному на престол римскому императору Антемию. В числе подвигов, совершенных сим последним, Сидоний упоминает его победу над толпой гуннов, сделавших набег на Иллирийские провинции. Панегирист изображает варваров следующими чертами:

"Там, где белый Танаис (Albus Tanais) падает с Рифейских гор и течет по долинам гиперборейским, под северным созвездием Медведицы, живет народ, грозный духом и телом, так что на самых лицах его детей уже напечатан какой-то особый ужас. Круглою массою возвышается его сдавленная голова (consurgit in arctum massa rotunda caput). Подо лбом в двух впадинах, как бы лишенных глаз, виднеются взоры (geminis sub fronte cavernis visus adest oculis absentibus). Свет, едва брошенный в полость мозга, проникает до наружных, крайних, орбит, однако незакрытых (acta cerebri in cameram vix ad refugos lux pervenit orbes, non tamen et clauses)2 ; так чрез малое отверстие они видят обширные пространства, и недостаток красоты (majoris luminis usum) возмещают тем, что различают малейшие предметы на дне колодца. Чтобы нос не слишком выдавался между щеками и не мешал шлему, круглая повязка придавливает нежные ноздри (новорожденных). (Turn, ne par malas excrescat fistula duplex, obtundit teneras circumdata fascia, nares, ut galeis cadnt.) Таким образом материнская любовь обезображивает рожденных для битв, поелику при отсутствии носа поверхность щек делается еще шире. Остальная часть тела у мужчин прекрасна: широкая грудь, большие плечи, подпоясанный ниже пупа живот (succincta sub ilibus alvus). Пешие, они представляются среднего роста; но если видишь их на коне, то они кажутся высокими (procera forma); такими же часто являются они, когда сидят. Едва ребенок покидает лоно матери, как он уже на спине коня. Можно подумать, что это члены одного тела, ибо всадник как бы прикован к лошади; другие народы ездят на конском хребте, а этот живет на нем. Овальные луки, острые дротики, страшная и верная рука, несущая неизбежную смерть, и ярость, сыплющая удары без промаха. Вот какой народ вторгся внезапно, переправившись на своих телегах через замерзший Истр и избороздив колесами его влажный лед".

Здесь в изображении Сидония повторяется почти та же характеристика гуннов, как у Клавдиана, но с несколько большими подробностями, относительно их искусственного уродства. Сидоний прямо указывает на гуннский обычай с помощью тесных повязок придавать черепу младенцев неестественную форму, и не одному черепу: вместе с ним нос также получал приплюснутую форму, что сильно безобразило их лица. Он объясняет нам, зачем, с какою целью делалось это безобразие: ради шлема, чтобы шлем сидел плотнее на голове. Любопытно, как отнеслись к этому известию некоторые из тех европейских ученых, которые занимались вопросом о гуннах. Само собой разумеется, что, как скоро безобразие гуннов является неприрожденным качеством, а делом обычая, искусственного уродования, то естественно, что это безобразие не может служить доказательством какой-либо известной народности. Но прежде чем остановиться на подобном вопросе, в европейской историографии по почину Дегина уже сложилось мнение о пришествии гуннов в Европу из монгольских степей с чертами монгольской расы. Не все, однако, ученые видели в них чистых монголов. Некоторые сочли их племенем угро-финским, и это мнение можно назвать господствовавшим доселе в исторической этнографии; другие склоняются к их турецкому или татарскому происхождению. Что же сделал известный французский историк Амеде Тьери в своем сочинении Historr d'Attila et de ses successeurs (Paris. 1856)? Вероятно, чтобы не обидеть ни одну из этих почтенных народностей, он преспокойно уместил их всех трех в гуннском типе. А именно, по его мнению, гунны, во-первых, разделялись на две большие ветви: белую и черную, восточную и западную. Это еще бы ничего, потому что некоторые источники действительно говорят о племени Ефталитов или Белых гуннов. Затем он восточных или белых считает турецко-татарским племенем, а западных или черных - угро-финским. И наконец предполагает, что господствующим верхним классом у них были монголы. Господство сих последних, т. е. монголов, по мнению Тьери, и объясняет нам, почему гунны приплюскивали своим младенцам нос и устроивали им голову клином: они делали это будто бы для того, чтобы походить на свою аристократию, т. е. на монголов. Вот какое объяснение дает нам Тьери; причем прямое указание Сидония на искусственное прилаживание головы к шлему он отвергает как несерьезное. (Т. I, стр. 7-9). И это мнение, руководящееся произвольными предположениями и отрицающее источники, нашло последователей в исторической литературе.

Несколько иначе взглянул на тот же предмет известный петербургский академик Бер в своем трактате о Макрокефалах (Die Makrokephalen im Boden der Krym und Oesterreichs. Memoires de 1'Academie des sciences. VII-е serie. T. II No 6. S.-Ptrb. 1860). Он яснее понял, что раз мы допустим искусственное уродование у гуннов, известное определение их племени на основании безобразной наружности теряет под собою почву и определение это становится очень шатким. А потому Бер и поступил логичнее, чем Тьери: он просто отвергает известие Сидония о повязках, сдавливавших нос и голову. Для этого он старается иначе толковать некоторые места приведенного описания и даже переиначивать самый текст. Например вместо consurgit in arctum massa rotunda consurgit in arcum, т. е.: вместо стесненной или сдавленной головы у него получается какая-то дугообразная, лукообразная или сводообразная голова; что, по его словам, дает нам простое изображение монгольского строения головы. А еще вернее, прибавляет он, вместо consur git in arctum поставить in arcem, т. е. in arcem capitis; выходит, что голова круглою массою поднимается к темени или оканчивается теменем. Затем искусственное придавливание носа у гуннов он отвергает потому, что оно будто бы физически очень затруднительно, да и было не нужно для шлема; так как шлем не надевался ниже глаз. Говоря, что Сидоний в данном случае не заслуживает веры, он указывает на его противоречия о глазах: у гуннов глаз нет, и в то же время они видят мелкие предметы на дне колодца. Но такое толкование некоторых поэтических вольностей, породивших недостаточно точные выражения в описании Сидония, очевидно, вызвано у Бера тою предвзятою мыслию, что у гуннов были природные монгольские черты, а не искусственные, только их напоминающие. Ничто не препятствует предположить, что у гуннов употреблялись шлемы с какими-либо наличниками, ради которых действительно не давали носу принять его надлежащие размеры. Надобно заметить, что Бер не согласен с мнением об угро-финской народности гуннов, а буквально держится Дегиня и называет их чистыми монголами. Он полагает, что они совершенно походили на калмыков, и Сидоний будто неверно понял то, что ему рассказывали об их наружности. Но в той же монографии почтенный ученый сам приводит многие примеры искусственного уродования и сдавливания младенческих черепов повязками у разных народов, - сдавливание, которое до позднейших времен встречалось даже в некоторых местностях Швейцарии и Южной Франции, где никаких монголов история не знает.