Лебек Стефан - История Франции. Том I Происхождение франков

Таким образом, отток в сельскую местность был для римско-галльской элиты средством, позволявшим ей находиться ближе к центрам снабжения и производства, дававшим возможность сохранять привычный жизненный уровень; и одновременно это был уход из городов, которые не только не обеспечивали ей былого комфорта, но и становились источником всякого рода забот и неприятностей. Ведь юродской аристократии приходилось теперь расплачиваться за выпавшие на ее долю ранее почести своего положения в имперской машине, ставшей в IV веке сугубо бюрократической; она становилась объектом ненависти населения, наталкивавшегося на административные препоны и обираемого.

Это в меньшей степени касалось верхушки аристократии, того слоя, который давал Риму сенаторов и высших чинов провинциальной администрации, — командующих преторианской гвардией, постоянным местонахождением которых в начале V века стал Арль вместо покинутого ими Трира; викариев, возглавлявших Вьеннский и Галльский диоцезы, губернаторов всех семнадцати провинций. Круг их обязанностей и полномочий постепенно сужался по мере того, как клонилась к упадку в Галлии власть императоров, в особенности после падения императора Майориана в 461 году. Немало времени прошло с тех пор, как в местах, куда переходила реальная власть, в Равенне (двор обосновался в Равенне с 402 года), в военных округах римско-галльской элите предпочитали варваров. Семейство Сиагриев представляло собой исключение из этого общего правила: во второй половине V века ему удалось сохранить в своих руках командование большой армией во время вторжения в Северной Галлии, передавая по наследству от отца к сыну официальный титул командующего ополчением. К этому времени очень многие видные семейства уединились в своих сельских резиденциях, чтобы там с иронией предаться размышлениям о былом величии Рима.

В отличие от элитарной верхушки, местный чиновный люд, в частности, члены курий, составлявшие в каждом провинциальном центре некое уменьшенное подобие римского сената, могли лишь горько сожалеть о том положении, в которое их поставила империя. Занимаясь сбором налогов и неся ответственность за уплату в казну сборов со своего собственного имущества, они стали настолько непопулярны, что Сальвиан, выражая настроение мелкого люда, с возмущением отмечал: «Тиранов здесь столько же, сколько людей в куриях». Поэтому члены курий стремились побыстрее отделаться от своих обязанностей, приносивших им массу неприятностей, ничего не оставляя взамен. Имперские власти были не на шутку обеспокоены повсеместным оскудением рядов служителей империи. Они пытались насильственно закрепить их на должностях и в местах городского проживания (что нашло свое отражение в Кодексе императора Феодосия, представлявшем собой компиляцию римского законодательства, составленного около 437 года), совершенно так же, как римские власти пытались это сделать в отношении простолюдинов города и деревни.

Это вызвало всеобщее недовольство. При этом негативное отношение граждан к местной власти переносилось на центральную власть на Рим. И вот уже в городах, многие из которых (знамение времени!) отказываются от названий, данных им Римом, и возвращают себе изначальные кельтские (Лютеция снова становится городом Парижем, Аварик — городом битуригов — Буржем, Дивона — городом кадурков — Кагором), воцаряются хаос и кулачное право; здесь всяк пытается поживиться за счет ближнего: опустившиеся аристократы, карьеристы стремятся использовать смуту в своих интересах, сотрудничая с варварами и разбазаривая то, что осталось от римского величия. В 474 году в одном из писем к своему дяде Томасту Сидоний Аполлинарий бичует нравы времени: «Вот от таких людей стонет Галлия, которой пришлось так долго терпеть их присутствие, находясь среди варваров, более человечных, чем они… Они подкупают судей, выступают в пользу того кто заплатит… завидуют развлечениям простонародья, жалованию генералов, коробам бродячих торговцев…, дорожной пошлине и ее сборщикам, поместьям и их обитателям, благородству благородных, старшинству старших и равенству с ними тех, кто им равен. Это они, опьяненные только что свалившимся на них богатством, так пользуются им, что становится очевидной их неопытность во владении состоянием. Львы во дворцовых покоях, они становятся зайцами, как только попадают в армейский лагерь; они страшатся мира, боясь, что обнаружится их бесполезность, и страшатся войны, зная, что струсят в бою» [6] По французскому переводу А. Луайяна (148). . Но удобно ли Сидонию читать другим мораль, когда сам он в 458 году так ликовал, добившись от императора Майориана налоговой скидки в три тысячи капита (единица, служившая для начисления сумм подушного налогового обложения, но со времени правления императора Диоклетиана обозначавшая имущественную массу, подлежащую обложению)?

Имперские власти, не питавшие теперь большого доверия к местной элите, направляют на места для контроля за положением дел в куриях и защиты граждан своих представителей, наделяя их самыми разнообразными полномочиями. Это кураторы, ведающие финансами, дефенсоры защитники общины, задача которых — следить за деятельностью государственных служб и обеспечивать правопорядок, комты — императорские уполномоченные, облеченные военной и судебной властью. Известно, как сложилась в средние века, после их появления во второй половине V века, судьба верхушки военной и судебной властей — они были повсеместно приняты королями вестготов, бургундов, а затем и франкскими королями; их функции были облечены в стройную систему Карлом Великим. Менее известно, что защитники общин продолжали существовать до середины VII века, и их роль как носителей высокого морального авторитета защитников обездоленных стала прообразом той роли, которую позднее начали играть епископы в общинах раннего средневековья. Впрочем, именно епископы, начиная примерно с 400 года, играют определяющую роль в назначении дефенсоров на должность, если сами не объединяют обе эти должности, например, в Анже в конце IV века. Это неудивительно, ибо с этого времени церковь выступает как главная носительница нравственных принципов в обществе, чтобы впоследствии стать в нем основной политической и экономической силой.

Церковь в этом новом своем положении накладывает зримый отпечаток и на внешний облик городов. 8 период, когда в конце III века участились набеги варваров, города, еще не окружившие себя стенами во времена римской колонизации или в начале имперского правления (зачастую в то время стеной обносились огромные площади 285 гектаров в Трире, 120 — в Майнце, 90 — в Тулузе, ставшие теперь слишком большими для редеющего населения), стали строить оборонительные стены уже с меньшим размахом. Если в Меце это все еще 70 гектаров, обнесенных крепостной стеной, то в Реймсе лишь 35, в Бордо — 30, а такие центры, как Санлис, Тур или Клермон, ограничились семью-шестью и даже тремя гектарами защищенной площади. Повсюду крупные сооружения, находившиеся вне крепостных стен, чем-то поступились в их пользу — хотябы частью материалов, необходимых для сооружения эти стен. Другие же, находившиеся в отдалении от укреплений, были мало-помалу заброшены. Так, в Меце, как и в Париже, большой амфитеатр, слишком удаленный от центра, послужил карьером для выемки камня, пошедшего на сооружение валов, а для зрелищ и игр ближе к центру был построен новый, не такой обширный. Но если не брать в расчет Арль и Трир, где находились резиденции императора и руководителя преторианцев, крупных монументальных сооружений почти не было в городах IV и V веков, города ограничивались поддержанием наследия белых времен, тех построек, которые придавали этим городам общие черты: одинаковые портики, римские бани, театры, триумфальные арки, окружающие форум, дворец губернатора и акведуки. Языческие храмы к этому времени почти исчезли; те, что сохранились, были обязаны этим своей принадлежностью к имперским религиозным культам, например, в Ниме и Вьенне, или перестроены под христианский храм.