Иван Беловолов - Истра 1941

И, не ожидая ответа, крикнул:

— Не верю!

Затем продолжал спокойнее:

— У вас получается, как у Геббельса, — три немецких кавалериста захватили советскую подводную лодку. Два полка атаковали, не могли взять, а перед дюжиной разведчиков немцы побежали?

Вспышка гнева прошла. Теперь Белобородов хохотал, глядя на разведчиков. Родионов снял шапку и вытер платком лысину. Генерал резко оборвал смех:

— Эх, выстегать вас мокрой тряпкой…

— Мы вам, товарищ генерал, ни одного слова не соврали.

— А кто мне поручится, что вас не объегорили? Кто поручится, что над вами не хохотали там две или три роты немцев? Сколько раз я вам твердил, что война, тактика — это искусство! В частности, искусство объегорить.

— Ты уж на них слишком, — сказал Бронников, — ведь они принесли нам утром приказ Биттриха.

Бронников взял со стола и протянул мне два листа бумаги, исписанные на пишущей машинке. Это был русский перевод приказа по дивизии СС «Империя» от 4 декабря 1941 года, подписанного немецким генералом Биттрихом.

— А ну, поближе к свету, — сказал Белобородов. — Прочитай первый пункт вслух.

Я прочел:

— «Дивизия СС «Империя» занимает линию Снигири — Рождествено с тем, чтобы продолжать наступление с главным ударом на правом фланге в направлении на Москву. Противник на фронте дивизии СС «Империя» занимает оборону с использованием опушек леса с целью не допустить вперед нашего тяжелого вооружения; далее он гнездится во всех населенных пунктах. Его солдаты умирают, но не оставляют своих позиций. В связи с этим…»

Здесь Белобородов прервал меня.

— «Его солдаты умирают, но не оставляют своих позиций», — медленно повторил он.

Его голос дрогнул, он моргнул и продолжал не сразу:

— Это про нас, Родионыч! Вот за этот приказ — спасибо!

Разведчики ответили:

— Служим Советскому Союзу!

Генерал оглянулся и показал на знамя:

— А ну, покажите-ка им…

Кто- то быстро снял чехол и развернул огненное шелковое полотнище. На знамени была крупная золотая надпись: «Смерть немецким захватчикам! 9-я гвардейская стрелковая дивизия». На обороте нитями разных цветов был вышит портрет Ленина.

— Как скоро успели сшить! — восхищенно сказал Родионов.

Белобородов, не оборачиваясь, ответил:

— Заслужить долго, а сшить недолго.

Он с минуту молча любовался знаменем, потом повернулся и совсем иным, командирским тоном произнес:

— Ну, еще что видели?

Разведчики продолжали доклад. Генерал настойчиво расспрашивал обо всем, что они заметили в лесу, — о тропинках, о телефонных проводах, о следах на дорогах и на целине. Я тем временем просматривал приказ. Там в качестве ближайшей цели наступления была указана речка Нахабинка, станция Нахабино и… дом отдыха, в котором мы сидели. Но у этих пунктов было покончено с ноябрьским наступлением немцев. Линия Снигири — Рождествено была последним рубежом, куда они продвинулись.

В приказе содержалась полная дислокация немецких частей, развернутых для наступления: указывались точки сосредоточения полков, танковых частей, артиллерии, минометов. Это был ценнейший документ. Я тихо сказал Бронникову о своем впечатлении, кладя листки на стол.

Но Белобородов услышал.

— За три дня на нем бороденка выросла! — сказал он. — Вот за сегодняшний приказ господина Биттриха я бы дорого дал! «Языка» надо, Родионыч! Чтобы завтра у меня здесь был «язык» до голенища, понял?

И он продолжал негромко беседовать с разведчиками, наклоняясь вместе с ними над картой.

Я сидел у радио, мне несколько мешала музыка, и я улавливал лишь отдельные фразы:

— Исследуйте все справа… Каждую тропку, каждую полянку… Чтобы все там знать, как свою квартиру…

— Мы там уже бывали…

— Завтра еще раз… До самой Трухоловки… Но самое главное — лес…

— Проскользнем…

— И других чтобы могли незаметно провести… Как начнутся сумерки — ко мне! Задача понятна?

— Понятна, товарищ генерал.

Разведчики ушли.

Генерал продолжал рассматривать карту. Адъютант попросил разрешения подать ужин.

— Не худо, — сказал Белобородов.

Он встряхнул головой и обеими руками отодвинул карту, словно отстраняя имеете с этим неотвязные мысли.

Ужин подали в один момент: Белобородов любил, чтобы все делалось быстро. Он налил каждому по полстакана водки.

— За что чокнемся? — спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: — За то, чтобы завтра чай пить в Снигирях.

Все чокнулись и выпили. Генерал взглянул на знамя, уже опять скрытое чехлом.

— Эх, знамя, красота! — произнес он. — Заслужили гвардейскую, теперь будем зарабатывать орденоносную.

— Не часто бывало, — сказал Бронников, — когда награждали знаменем за отступление.

За столом заговорили об эпизодах этого героического отступления, о незабываемых «сдерживающих боях», которые вела дивизия под Москвой.

За 20 дней генерального наступления немцев на Москву дивизия отдала врагу 40 километров Волоколамского шоссе, — отдала, ни разу не отходя без приказа, уничтожая атакующих немцев, отбивая артиллерией, противотанковыми ружьями, зажигательными бутылками удары танковых колонн, переходя в контратаки, уступая километры, но выигрывая дни, приближая неотвратимый час, когда противник выдохнется, когда в крепнущих морозах, нарастающих снегах иссякнет его наступательный порыв.

— А сколько бессонных ночей, сколько переживаний, — сказал Белобородов. — Ведь за спиной — Москва! Иногда чувствовал такую тяжесть, будто она на плечи навалилась.

— А теперь?

— Теперь легче. Теперь — шапка набекрень… Завтра… Ты знаешь, что будет завтра?

— Пока только догадываюсь…

— Завтра с утра общее наступление на всем Западном фронте!

— Общая контратака?

— Нет, это уже атака! Эх, дорогой, как ждали мы этого дня!

Поужинав, генерал продолжал работать по подготовке завтрашней атаки.

К нему пришли танкисты, которым предстояло завтра действовать совместно с одним из полков дивизии в направлении на Снигири и дальше.

Прощаясь после разговора, пожимая танкистам руки, Белобородов сказал:

— Хорошо бы нам всем встретиться, когда кончится война. Наверное, ночь маленькой покажется, — все будем вспоминать про Волоколамское шоссе.

Затем он долго говорил с начартом (начальником артиллерии дивизии) майором Погореловым, намечая позиции для минометов, для тяжелых и легких батарей, выясняя наличие боеприпасов.

В разговоре часто фигурировало слово «бык», — время от времени я слышал: «полтора быка», «три четверти быка», «два с половиной быка».

«Бык» своеобразное видоизменение принятого в армии сокращенного названия «бе-ка», что значит боевой комплект.

Беседуя с начартом, генерал несколько раз довольно смеялся: «быков» было предостаточно, орудия всех калибров располагали ими на завтра вволю, многие — буквально без ограничения.