Юлиан Семенов - Горение (полностью)

- А в Лодзи кто баррикады строил? - спросил Витте. - Русские, что ль?

- Поляки, ваше превосходительство, поляки, которые во всем подпали под влияние русских! Литература возмутительного содержания, принадлежащая перу Ленина, Плеханова, Чернова, Кропоткина, транспортируется в Царство Польское тюками! Ежедневно! А ваши русские евреи?! Погром, устроенный с позволения господина Плеве в Кишиневе и Чернигове, способствовал тому, что сотни тысяч ваших диких, озлобленных жидов переместились в Польшу, и словно чума началась: ваши, познавшие кулаки городовых, заразили злобою наших евреев. У вас-то они и не могут не быть дикими, оттого что господин Плеве не признавал за ними человеческих черт, а мы своим позволяли сапоги тачать, платья шить и в зубах пломбы ставить! Кто в этом виноват?! Мы?!

Витте пошевелил большими пальцами, посмотрел на Тышкевича: тот слушал Дмовского завороженно, развесил брылы по воротнику; вот уж верно, право слово, - где собираются три поляка, там, считай, представлены пять политических партий!

- А возьмите положение в наших гимназиях?! Они заражены зловредным духом социализма и нигилизма! Русского социализма, ваше превосходительство! Когда детей воспитывали польские просветители, они прививали им преклонение перед родителями, властью, богом, а Петербург решил русифицировать нашу школу! И нам прислали русских преподавателей! Они вели себя как городовые, а многие привезли с собою книжки Чернышевского, Бакунина и Маркса! И если сегодня польская молодежь вместо того, чтобы учиться, шляется по улицам с красными флагами, то этим мы тоже обязаны русским, ваше превосходительство!

Витте теперь уже откровенно глянул на часы, хрустнул больными, раздутыми ревматизмом пальцами и, воспользовавшись паузой, сказал:

- В какой-то мере я готов принять ваши порицания отдельных недостатков в управлении прошлой администрацией Привислинским краем... В какой-то мере, подчеркнул он, - ибо я отвечаю за политику правительства лишь после высочайшего манифеста. Давайте же думать о будущем, а не возвращаться к прошлому, столь досадному и для вас, поляков, и для меня, русского человека. Поэтому я хочу выяснить вашу позицию по вопросу в высшей степени важному: как вы отнесетесь к тому, коли мы не ограничимся введением гарнизонов в край, но объявим его на военном положении?

- То есть? - нахмурился Дмовский.

- Объяснить надо? Извольте: карать будем военно-полевыми судами всех тех, кто выступает против законной власти. Станете приветствовать такой шаг нового кабинета? - Витте, не дожидаясь ответа, забежал вперед, п р и в я з ы в а я поляков к себе, и закончил: - Удержите горячие головы? Докажете в вашей прессе важность и потребность этой вынужденной меры? Возьмете на себя ч а с т ь инициативы, попросите об этом Петербург?

Дмовский не счел даже нужным обменяться с Вольнаровским и Тышкевичем, сразу же поставил вопрос:

- Военно-полевые суды конечно же сразу примутся привлекать к ответственности журналистов, просвещенные круги, профессуру?

- Мы же уговорились, - Витте снова забежал, - думать нам пристало о будущем, зачем же обращаться к примерам прошлого? Культурных слоев общества введение военного положения не коснется. Наоборот, свободы, гарантированные высочайшим манифестом, будут надежно охранены всем могуществом власти. Кто наиболее разнуздан из левых групп в крае?

Впервые за весь разговор густо прокашлялся Тышкевич (Витте удивил его рокочущий бас - при таком-то голосе можно большей самостоятельности ждать), ответил рублено:

- Социал-демократия. Русскими инспирирована, ваше превосходительство.

- Снеситесь с генерал-губернатором. Я пошлю депешу, чтобы он обратился к вам за советом, - думаю, наши цели ныне будут совпадать по всем отправным позициям. Благодарю вас, господа.

Витте поднялся, проводил поляков до приемной, пожал руки в присутствии ведущих столоначальников (знал честолюбие варшавских гостей), дверь распахнул сам, легко обнял Дмовского - подчеркнул этим дружески-снисходительным жестом свою высшую и о к о н ч а т е л ь н у ю значимость.

Вернувшись в кабинет, Витте подошел к большому зеркалу, ткнул пальцем щеку - отечность стала угрожающей; посмотрел язык - обложен.

"Покуда нужен, покуда отдаю себя, - подумал Витте, - болезнь не страшна мне. Состояние здоровья - это инструмент, который в ход пускать надобно лишь в крайнем случае, для т о р г о в л и, чтоб пугнуть: "Или по-моему будет, или уйду". Люди моей профессии начинают чувствовать хворь и возраст, лишь когда отходят от активной деятельности".

Витте вернулся к столу, усмехнулся устало: "О т х о д я т? Кто же сам по себе отойдет? Покуда не отведут - так-то верней".

Вызвал секретаря, попросил приготовить чай и крекеры.

- Визитера приму внизу, в зале, окна которого на Неву выходят, - как, кстати, называется?

- Проходной, ваше превосходительство, там ни разу аудиенцию еще не давали.

- Значит, первый раз будет, - ответил Витте. - Пыль пусть обмахнут только, запушено там все...

Он решил принять Милюкова внизу именно потому, что Проходной зал отличался сухой деловитостью, лишен был обычного в Зимнем ш и к а, - профессор как-никак, освобожденец, роскошных залов, шелком убранных кабинетов и огромной, мореного дерева мебели чурается, к скромности, верно, тяготеет.

(Как и большинство сановников империи, Сергей Юльевич был оторван от тех, кто не состоял в Государственном совете, не посещал заседания совета министров и не был зван на дипломатические рауты, поэтому выводил для себя представления о профессорской оппозиции по книгам и письмам престарелого князя Мещерского, которого интеллигенты к себе не пускали, - во-первых, гомосексуалист, во-вторых, слишком шумен и целоваться лезет, в-третьих, нечист на язык присочинит ради красного словца небылицу, потом пиши в газеты опровержения!)

- Павел Николаевич, позвольте мне задать вам вопрос отправной, решающий: отчего ко мне не идут общественные деятели? Отчего такое чурание председателя совета министров империи, стоящей на пороге реформ? - спросил Витте.

- Не идут оттого, что не верят, Сергей Юльевич, - ответил Милюков, улыбнувшись, чтобы хоть как-то смягчить необходимую жесткость п р и с т р е л о ч н о г о ответа.

- А что нужно делать, дабы поверили?

Милюков пожал плечами:

- Вправе ли я давать вам советы?

- Советы плохи, коли их навязывают; я же прошу, Павел Николаевич.

- Довольно ограничиваться обещаниями, Сергей Юльевич! Вся наша история изобилует посулами и обещаниями, обещаниями и посулами. Раз сказав, должно делать! Иначе мы до конца уроним престиж власти.

Витте мягко улыбнулся:

- Мы?

Милюков, видно, не понял сразу - волновался, ибо говорил председателю совета министров то, что наболело, - резал, как ему казалось, грубую правду; споткнулся, поглядел вопрошающе: может, занесло?