Юлиан Семенов - Майор Вихрь

- Есть маленько.

- Не шумите в бараке, а то немцы шухер подымут.

- Мы тихонько, братцы, - пообещал Коля, - до завтра проспимся, а потом - айда...

ЧТО ЕСТЬ ПОЛЯК?

Трауб зашел к адвокату Тромпчинскому вечером, когда отгорел красный, поразительной красоты закат. Его не было. Сын - Юзеф сидел в темной комнате, играл Шопена. Лицо его, выхваченное из темноты зыбким светом свечи, было словно выполнено в черно-белой линогравюре.

- Вы любите только Шопена? Что-то вы никогда никого больше не играете, - сказал Трауб.

- Шопена я люблю больше остальных.

- Этим выявляете польский патриотизм?

- Ну, этим патриотизм не выявишь...

- Искусство - либо высшее проявление

атриотизма, либо злейший его враг...

- То есть?

- Либо художник воспевает ту государственность, которой он служит, либо он противостоит ей: молчанием, тематикой, эмиграцией.

- Вы считаете, что художник второго рода - не патриот? По-моему, он куда больший патриот, чем тот, который славит свою государственность. Я имею в виду вашу государственность, конечно же...

- Слушайте, Тромп, отчего вы рискуете так говорить с немцем?

- Потому что вы интеллигентный человек.

- Но я немец.

- Именно. Интеллигентный немец.

- А мало интеллигентных немцев доносит в гестапо?

- Интеллигентных? Ни одии. Интеллигент не способен быть доносчиком.

- У вас старые представления об интеллигенции.

- Старых представлений не бывает.

- Занятный вы экземпляр. Я кое-что за вами записывал. Вы никогда не сможете стать творческим человеком, потому что вами руководит логика. Злейший враг творчества - логика и государственная тирания. Хотя вообще-то это одно и то же.

- Ни в коем случае. Логике противна тирания.

- Логика - сама по себе тиранична, ибо, остановившись на чем-то одном, она отвергает все остальное.

- Но не уничтожает. Здесь громадная разница.

- Если идти от логики, то отринуть - это значит обречь на уничтожение.

- Это не логика, это софистика. А что вы такой встрепанный, милый мой вражеский журналист?

- Заметно?

- Очень.

- Иногда я начинаю глохнуть от ненависти к происходящему, а потом тупею из-за своей трусости. Они всех нас сделали трусами, презренными трусами!

- Полно, Трауб. Человека нельзя сделать трусом, если он им не был.

- Э, перестаньте. Не люблю пророков. У нас их хватает без вас. Можно, все можно. Человек позволяет делать с собой все, что угодно. Он поддается дрессировке лучше, чем обезьяна.

- Что случилось, Трауб?

- Вы как-то просили меня достать бумаги...

- Ну?

- Ничего не обещаю. Ненавижу обещать - влезать в кабалу. Словом, если у меня что-либо получится, я постараюсь помочь вам... Вот, кстати, поглядите, - сказал он и положил перед Юзефом листовку, отпечатанную в Берлине.

"Рейхсфюрер СС и начальник германской полиции распорядился, чтобы все рабочие и работницы польской национальности носили на видном месте с правой стороны груди любой одежды изображенный здесь в натуральную величину матерчатый знак. Знак следует крепко пришивать к одежде.

Мы живем в эпоху борьбы за будущее нашего народного государства и сознаем, что на нашем жизненном пространстве в большом количестве будут жить инородные элементы. Кроме того, в результате допуска в рейх польских сельскохозяйственных и фабричных рабочих на всей территории империи национальный вопрос также стал злободневным. Народное государство сможет существовать вечно только в том случае, если каждый немец в своем поведении будет сознавать национальные интересы и самостоятельно разрешать все эти вопросы. Законы могут только поддерживать регулирование сосуществования. Самым важным остается сдержанное и уверенное поведение каждого.

Немецкий народ! Никогда не забывай, что злодеяния поляков вынудили фюрера защитить вооруженной силой нащих соотечественников в Польше! В сентябре 1939 года их погибло в Польше 58 000 человек! Мужчины, женщины и дети, беззащитные старики и больные были замучены до смерти на пересыльных этапах. В польских тюрьмах немецкие люди вынуждены были терпеть такие муки, которые по их жестокости могли быть выдуманы только недочеловеками со зверскими склонностями. Оставление в течение многих дней без какой-либо пищи, избиение палками, удары прикладами, беспричинные расстрелы, выкалывание глаз, изнасилование - нет такого вида насилия, которое бы не применялось к ним. Одного юношу облили бензином и сожгли в печи пекарни; на товарный состав с перемещенными пустили на полной скорости локомотив. Недавно в одном пруду купающиеся дети нашли 17 трупов.

Представители этого народа прибыли к нам теперь как сельскохозяйственные и фабричные рабочие и военнопленные, так как мы нуждаемся в рабочей силе. Тот, кто вынужден иметь с ними дело по службе, должен понимать, что ненависть поляка сегодня больше, чем когда бы то ни было, что поляк имеет в национальной борьбе гораздо больший опыт, чем мы, и что он все еще надеется с помощью враждебных нам держав создать новую, еще большую Польшу.

Подобострастие, которое поляк проявляет по отношению к немецкому крестьянину, - это коварство. Его добродушный облик фальшив. Везде необходима осторожность, чтобы не содействовать объединению поляков и возможной шпионской деятельности.

Прежде всего нет никакой общности между немцем и поляком. Немец, будь горд и не забывай, что причинил тебе польский народ! Если к тебе кто-нибудь придет и скажет, что его поляк приличен, ответь ему: "Сегодня у каждого есть свой приличный поляк, как раньше у каждого был свой приличный еврей!"...

Немец! Поляк никогда не должен стать твоим приятелем! Он стоит ниже любого соотечественника-немца на твоем дворе или на твоей фабрике. Будь, как всегда, справедлив, поскольку ты немец, но никогда не забывай, что ты представитель народа-господина!

Германские вооруженные силы завоевывают для нас мир в Европе. Мы же ответственны за мир в новой, большой Германии. Совместная жизнь с людьми чужой национальности еще неоднократно будет приводить к испытаниям народных сил, которые ты должен выдержать как немец.

Народный союз немцев за границей".

Тромпичинский осторожно вернул листок Траубу.

- Ну что? - спросил журналист. - Страшно?

Юзеф ответил:

- Нет. Не страшно, просто очень...

- Противно?

- Нет, не то... Очень обидно. Обидно за немцев. А то, что обещали помочь, если сможете, - так и

олжно быть. Спасибо. Хотите, я вам поиграю?

- Очень хочу.

Юзеф сел к роялю и стал играть Баха.

БУКЕТ РОМАШЕК

Аня и Муха шли через лес. Они шли медленно, потому что Аня внимательно смотрела на стволы деревьев, на какие-то одной ей понятные заметины; иногда она замирала, долго слушала лес, закрыв глаза, и улыбалась ласково.