Юлиан Семенов - Майор Вихрь

- Он был блондин?

- Не то чтобы блондин... Не то чтобы ярко выраженный блондин. Во всяком случае, он был светлый, как вы, если мне не изменяет память. Но главное я запомнил его глаза, разрез глаз, рот, манеру держать себя. Это поразительно! Но интересует меня не ваш отец - он враг нации...

- Господин майор, я просил бы вас находить более точные выражения...

- Вы не согласны с тем, что главарь, точнее, один из главарей коммунистического мятежа может быть определен как враг нации?

- Сначала вы обязаны доказать мне то, что я сын того врага, а после мы станем говорить об оценках его деятельности.

- Лейтенант, меня, право, мало интересует ваша генеалогия. Меня интересуете вы, ваш генезис - один из прославленных воинов СС, сын... того Либо, - улыбнулся Трауб, - скажем так, а? Вы не против?

- Я не против.

"Или это подчеркнутое спокойствие - проявление смятения, - думал Трауб, размешивая сахар в кофе, - или он - кусок льда, мертвый человек, самое страшное, что может быть".

- Давайте, дружище, давайте, - улыбнувшись, попросил Трауб, достав из кармана блокнот и ручку, - признавайтесь во всем. Я восславлю солдата. Единственно честные люди земли - солдаты.

- Мне приятно слышать это от офицера и журналиста.

- Итак...

- Где моя мать?

- Этого я не знаю.

- Сколько я себя помню - я был сиротой.

- И ничего не знали о ваших родителях?!

- Ничего.

- И вам ничего об этом не говорили?

- Кто?!

- Командование.

- Нет.

- Вы член партии?

- А вы?

- Я всегда сочувствовал движению.

- Ну а я всегда сражался за него.

- Браво! Это красивый ответ.

- Это не ответ, это правда.

- Еще раз браво! Но что-то, я вижу, вы не из разговорчивых. Расскажите-ка мне историю вашей борьбы: фронт, где и за что получены ваши боевые награды, друзья, эпизоды сражений. Солдат обязан быть сдержанным, но он при этом должен уважать прессу.

- Окончив школу офицеров СС, я был отправлен на Восточный фронт для выполнения специальных заданий командования войск СС. За выполнение этих заданий солдаты, которые находились в моем подчинении, а также и я были награждены волей родины и фюрера. Еще кофе?

- Нет. Спасибо. Больше не надо.

- Это натуральный кофе.

- Я чувствую.

- Чем я еще могу быть вам полезен?

- Больше ничем. Простите мою назойливость, лейтенант, - сухо ответил Трауб. - Желаю вам счастья. Всего хорошего.

- Господин майор, в силу того, что я нахожусь при выполнении особого задания, положение обязывает меня настоятельно попросить вас зайти к моему начальству.

- Не понял...

- Мне следует сейчас же вместе с вами зайти к моему руководству. Всякий, кто вступает со мной в контакт, обязан быть представлен руководству. Это указание полевого штаба рейхсфюрера СС.

- Лейтенант, вы в своем уме? Доложите руководству, что к вам приходил военный писатель Трауб. Если надо будет, меня пригласят для объяснений.

- Я все понимаю, но тем не менее, господин майор, я вынужден подчиняться приказу.

"Неужели это конец? - подумал Трауб. - Какая глупость! Боже, какой страшный этот парень. Это же не человек. В нем вытравлено все человеческое. Это животное. Нет. Это даже не животное. Это механизм, заведенный однажды. А может быть, даже хорошо, что это настало, - я устал ждать".

- Господин Либо, я ценю шутки, пока они не переходят границ уважительности друг к другу.

- Господин Трауб, - сказал Либо, поднявшись, - не заставляйте меня применять силу.

- Вы забываетесь.

- Господин Трауб, я больше не стану повторяться.

"Что я сделаю с этим верзилой? - подумал Трауб. - Видимо, надо идти".

- Ну что ж, - заставил он себя улыбнуться, - пожалуйста. Если вы настаиваете - не драться же мне с вами.

- Благодарю вас, господин майор. Я глубоко признателен вам за то, что вы верно поняли мой долг.

Телефона у Либо не было. Была кнопка - зуммер тревоги и сигнал вызова машины из гестапо. Он нажал сигнал вызова машины.

Шеф гестапо Крюгер разложил перед Траубом несколько фотографий и сказал:

- Это дьявольски интересно, майор. Ну-ка, покажите, кто из этих людей отец Либо?

Трауб внимательно посмотрел фотографии:

- Вообще-то в этом их сходстве было что-то неуловимое...

- Это поразительно. Писатели, писатели, я не устаю восхищаться вами. Нам бы, разведчикам, вашу память. Ну, какой из них? Напрягитесь. Мне это интересно с чисто профессиональной точки зрения.

"Нет, здесь его нет, - думал Трауб, - это все фотографии тридцатых годов, судя по костюмам. Что он хочет? Зачем эта игра? Здесь нет Либо. Здесь нет никакого сходства с тем парнем. Пожалуй, я бы заметил хоть какое-нибудь сходство, если б оно было".

- Здесь нет Либо.

- Какого Либо.

- Старшего.

- Того, которого вы интервьюировали на баррикадах в Гамбурге?

- Да. Именно того.

- Как его звали, не помните?

- Не помню, право. Просто Либо. Так его звали все.

Шеф гестапо сделал ошибку - он не сумел сдержать себя. Сдержись он - и кто знает, как пошли бы дальнейшие события. Отпусти он с извинениями Трауба, поставь он за ним наблюдение, протяни от него связи к Тромпчинскому, Седому, Вихрю - никто не знает, как сложилась бы дальнейшая судьба Кракова. Но он не сдержался. Он ударил Трауба кулаком в губы и закричал:

- Сволочь продажная! Сволочь! Не было никакого Либо! Был Боль! А Либо есть только один! Ему была дана фамилия в интернате, понял?! Встать! Отвечай немедленно, сволочь! Откуда к тебе пришла история этого Либо?! Откуда?! Ее знаю здесь один я! Ну?!

Когда Трауба унесли в камеру. Либо обратился к шефу с вопросом:

- Бригадефюрер, есть ли хоть капля правды в словах Трауба?

Шеф гестапо тяжело дышал и вытирал лицо большим платком.

- Да, мальчик, - ответил он, - есть. Более того, в его словах - все правда. Но это никак не бросает на тебя тень. Ты - верный сын нации. Ты не сын врага, ты - сын народа. Вспомни, ты говорил о своем задании кому-нибудь?

- Никому, бригадефюрер.

- Я верю тебе, сынок. Спасибо тебе, мальчик. Ты очень помог нам. Спасибо.

- Моя мать - тоже враг нации?

- Я никогда не врал тебе... Я не могу соврать тебе и сейчас - моему брату и товарищу по партии: твоя мать была таким же врагом, как и отец.

- Она жива?

- Нет, - шеф гестапо посмотрел в стальные, спокойные глаза Либо и повторил: - Нет. После того как ее попытка покушения на жизнь твоего истинного отца, нашего фюрера, сорвалась, она была заключена в концентрационный лагерь. Она имела все возможности быть матерью немца, она могла воспитывать тебя, мальчик. Она бросила тебя и ушла к врагам. Она обрекла тебя на то, что ты был лишен ласки, лишен материнской руки. При попытке к бегству она была убита. Тебя приняли руки фюрера, сынок, и ты всегда чувствовал тепло его рук.

- Да, бригадефюрер.

- Рейхсфюрер СС знает твою историю, верит тебе и гордится тобой. Мы не можем врать друг другу. Прости меня за эту правду.