Юлиан Семенов - Пересечения

Писарев отчего-то явственно увидел лицо отца, услыхал его "нет" и заметил:

- Тот ничего не достигнет, кто не рискует, Станислав Федорович...

Назаров чуть покачал головою, мягко поправил:

- Тот ничего не достигнет, кто не ошибается, - с такого рода формулировкой я готов согласиться. Риск и ошибка суть понятия полярные. От ошибок никто не застрахован, да и поправить ее можно загодя: никогда не поздно просчитать исходные, что ли, данные ошибки. А риск внезапен; экспромт, эмоция, а не спасительная логика. Вы, ваша творческая группа - это малая общность, которая обращается со сцены к большей общности, так стоит ли рисковать в такого рода деле? Будь вы гимнастом - куда еще ни шло, но и там я бы подумал: а ну, не подготовленный толком, грохнетесь и позвоночник сломаете? Каково тогда будет вашему тренеру смотреть в глаза товарищей?

- Искусство не спорт...

- Почему? - искренне удивился Назаров. - Разве катание на льду не искусство? Или возьмите футбольный матч на первенство мира, Франция и Западная Германия. В этом поединке было что-то гладиаторское, а разве можно отказать гладиаторам в праве считать себя артистами?

Писарев улыбнулся:

- Только у нас вместо львов критики...

- И мы еще покоя не даем, - так же улыбчиво добавил Назаров и еще ближе заскользил локтями к Писареву. - Словом, ваши драчливые идеи мне нравятся. Я, конечно, не всесилен, но, сдается, руководство главка поддержит меня. Сформируйте поточнее темы, которые вы хотели бы вынести на подмостки экспериментальной мастерской.

Писарев собрался было отвечать (он вообще-то говорил сумбурно, увлекаясь, поэтому несколько раз дома репетировал сегодняшнюю беседу), как вошла секретарь с подносом; поставила кофе, чай, сухое печенье и конфеты; обратилась к Писареву:

- Только сгущенного молока в моих запасах не оказалось.

- Спасибо, но я как раз пью черный...

Назаров легко глянул на большие часы, стоявшие в углу кабинета, и Писарев сразу же понял, что времени у него в обрез.

"Только б успеть все выложить, - подумал он, - и не переторопиться".

Он отчего-то вспомнил, как мама учила его: "Прежде чем сказать, проведи языком по нёбу пять раз, ты ведь всегда бухаешь, что думаешь, нельзя так".

А отец сердился: "Если человек боится говорить то, что думает, значит, он дрянь! Из таких получаются предатели!"

Эта разность точек зрения мучила мальчика: когда он поступал так, как советовала мама, его лупили, над ним смеялись: "Трус". Попробовал жить по-отцовски - чуть не исключили из комсомола в десятом классе.

Поэтому, рассказав своим сыновьям, Васе и Димке, про то, как ему приходилось выбирать между отцом и матерью, Писарев посоветовал: "Вы, парни, говорите то, что думаете; это верно, что из молчунов получаются изменники чаще, чем из тех, кто костит все направо и налево, но все-таки, прежде чем произносить слово правды, проведите языком по нёбу раза три-четыре".

Вася, старший, студент уже, посмотрел на младшего брата (они тогда сидели втроем в кафе-мороженом, это у них был воскресный ритуал с тех пор, как Писарев расстался с Лидой, их матерью, и жил отдельно, сняв однокомнатную квартиру у Потапчука, уехавшего в загранкомандировку на три года) и сказал: "Нам тоже трудно выбирать, па".

Писарев хотел ответить, что не он в этом виноват, но потом сказал себе, что и он виноват, поэтому промолчал и, чувствуя, что выглядит в глазах сыновей жалким, начал делать: жесты официантке; та подошла быстро, узнав, видимо, его по недавнему телеспектаклю, и он стал излишне экзальтированно выспрашивать ее про какое-то особое ассорти, и тогда Вася положил свою крепкую ладонь на его колено и сказал: "Па, ты только не сердись, ладно.?"

...Назаров придвинул к себе маленький блокнот, лежавший возле телефона, раскрыл его, достал ручку, приготовился записывать; на часы больше не смотрел.

- Мы хотели бы, - продолжил Писарев, - во-первых, сделать представление, очень красочное, некий мюзикл, "Министерство сердечности"... О том, как важно нам всем жить с открытой душой, как горько, когда сердечность исчезает из человеческого общения...

- Хорошая мысль, - отметив что-то в своем блокнотике, улыбнулся Назаров, только за создание нового министерства вас не похвалят, и так их слишком у нас много, нарушать намерены принцип режима экономии?

- "Центр сердечности" - еще хуже, - возразил увлеченно Писарев. - Вроде как "онкологический центр"...

- Ну, это не мне решать, а вам, я только высказываю соображение; повторяю: идея хорошая, добрая, я "за".

- Второе представление, над которым мы много думали, называется пока что условно: "Урок политеса". Я, знаете, до сих пор не могу себе простить, что в букинистический сдал книгу "Правила хорошего тона"... Студент был, денег не хватало на билет, ехали на море нашей коммуной отдыхать...

- Я помню это издание, - откинувшись на спинку стула, сказал Назаров. - Мы изучали эстетику, и наш профессор советовал нам посмотреть именно эту книгу. Мы тогда, - усмехнулся он, - должны были как раздраконить этот хороший тон... Крутые были времена, что поделаешь... Тема тоже интересна, нравится мне все это... Я только не очень представляю, как урок политеса можно сделать зрелищем... Если нет интриги, будут ли смотреть? Впрочем, это опять-таки ваша забота, вы художники, вам и решать...

- Это будет очень сюжетно, Станислав Федорович, поверьте, я не умею рассказывать замысел, мне легче показать на сцене, с музыкой, кинопроекцией; зрелище, особенно массовое, всегда сюжетно.

- Уговорили, - легко и тактично поторопил Назаров, - согласен.

- У нас множество планов, - зачастил Писарев, но, вовремя спохватившись, провел языком по нёбу два раза и, кашлянув, заключил: - Политес не в том, чтобы соблюдать внешние правила хорошего тона, это мелко; политес - если хотите - можно также подтвердить неким учреждением типа "Министерство красоты"... - но, угадав смешинку в глазах Назарова за мгновение перед тем, как она вспыхнула, легко отыграл:-Штатное расписание, как понимаю, горплан нам не утвердит, так что поищем варианты. И наконец, последнее из того, что мы считаем первоочередным, столь же важным, как и первые две задумки: спектакль под названием "Вехи"...

- Название не годится, наши горячие головы вас обвинят в "смене вех" и во всем таком прочем! И так многих подкусываете в ваших постановках, думаете, мало у вас врагов из числа перестраховщиков?

- Но это же вехи нашей истории, Станислав Федорович!

- Назовите "этапы". Или "часы". "Звездные часы", наконец; никто не упрекнет вас в подражании Цвейгу.

- Еще как упрекнут...

- Опять-таки я высказал свою точку зрения, вы вправе не согласиться со мною, Александр Игоревич... В конечном счете это вопрос формы... Какие периоды истории намерены осветить?