Кристофер Дейвс - Рэт Скэбис и Святой Грааль

– Ришар, переведи нам, пожалуйста, что говорит Ален, – попросил Скэбис.

– Что? Кто? А, ну да. Правильно. Да, хорошо. – Бельи энергично растер щеки руками и кашлянул, прочищая горло. – Он говорите пергаментах, найденных Соньером в церкви. – Долгая пауза. – Говорит, что он видел оригиналы. – Еще одна долгая пауза. – Говорит, документы подлинные. Он уверен. – Очередная пауза. – Говорит, что это еще не все. Где-то в церкви спрятаны и другие документы. – Пауза, обернувшаяся затяжным молчанием.

– А дальше? – Скэбис потряс Бельи за локоть.

– А? Что? А дальше так, ерунда. Какие-то местные заморочки. Я вам сообщу, если он скажет еще что-нибудь интересное.

Мы со Скэбисом слушали очень внимательно, стараясь понять хоть что-нибудь из того, что говорил Ален. Он говорил с большим воодушевлением и распалялся все больше и больше: тыкал пальцем в сторону Генри, в сторону компании местных, в сторону тамплиера Тони (в черном кожаном жилете и с узкой кожаной повязкой на голове он был похож на гастрольного администратора «Status Quo»), в сторону виллы Бетания. Ален прошел к сцене и остановился буквально в двух-трех шагах от Генри. В течение двух-трех минут два ведущих эксперта по Ренн-ле-Шато обменивались короткими резкими репликами, словно вели перестрелку из скорострельного оружия. Я уже понял, что самому мне не справиться, и обернулся к Бельи, чтобы он перевел, что они говорят. Но Бельи на месте не оказалось. Я растерянно огляделся и увидел его у бара. В компании все тех же Натали с подругой.

– Похоже, он не оценил, – объявил Ален, вернувшись за столик. Вполне очевидно, что он имел в виду Генри. Но если пламенная речь Алена и не произвела впечатления на Линкольна, местных она раззадорила неслабо. Один из них, низенький и коренастый дедулька – как потом выяснилось, это был сам Жак Ривье, автор нескольких книг о Ренн-ле-Шато, – вырвал у Жан-Люка микрофон и произнес краткую пылкую речь, по окончании которой его товарищи разразились бурными аплодисментами и принялись стучать кулаками по столику, отчего их стаканы попадали на пол, что, в свою очередь, вызвало бурю веселья в зале и шквал явно неодобрительных реплик в адрес Линкольна. Бельи, который где-то раздобыл цветастое одеяло и завернулся в него наподобие шали, не преминул поучаствовать в безобразиях. Он громко свистел, топал ногами и кричал что-то невразумительное, удручая тем самым Скэбиса, который поглядывал на него с нескрываемым раздражением.

– И что он делает, интересно? – пробормотал Скэбис, покачав головой. – Эй, Ришар! – крикнул он Бельи. – Вообще-то ты с нами сидишь! Иди сюда!

Бельи поднял два растопыренных пальца, изображая «победу» – знак «V». Но через пару минут все-таки подошел к нам вместе с Натали, ее подругой и неизвестно откуда взявшимся одеялом.

– Это Натали, а это… э-э… – объявил он, подтащив к нашему столику еще два стула.

– Да, да, мы помним, – сказал Скэбис. – Ричард, что происходит? Почему все так взъелись на Генри?

– Не только на Генри, – сказал Бельи. – А на всех, кто сегодня собрался здесь. И вовсе даже не взъелись, а как бы это сказать… Им просто не верится, что люди едут сюда со всего света, потому что считают их маленькую деревушку священным местом. И это нормально. Так и должно быть. В смысле, а что бы подумали вы сами, если бы люди вдруг объявили ваш Брентфорд священным местом и стали бы ездить туда со всего света? Вы бы подумали, что все посходили с ума и что им срочно пора подлечиться.

Глянув поверх плеча Бельи, я увидел двух полицейских, медленно пробиравшихся между столиками. Один из них держал в руке квадратный лоскут джинсовой ткани.

– Скэбис, ты видел?…

Он видел. Потому что его уже не было за столиком. Он скрылся в густой темноте за пределами света прожекторов, сверкнув на прощание дыркой на заднице. И больше я его в тот вечер не видел.

На следующий день Генри Линкольн снова столкнулся с проявлением неприязни со стороны местных жителей, когда мы поехали посмотреть на то место неподалеку от деревушки Арк, где раньше располагалось надгробие, изображенное на картине Пуссена «Аркадские пастухи». Джон и Джой Миллер как раз выбирали, где надо встать, чтобы вид открывался под тем же углом, что и на полотне Пуссена, как вдруг в непосредственной близости от нашей группы возник взбешенный француз. Как оказалось, это был здешний землевладелец – и ему очень не нравилось, что какие-то посторонние люди пялятся на его скалы.

– Убярайтессссь с моей зяааамли! – визжал он на манер фермера Палмера из «Виза», [14]брызжа слюной, хотя мы вообще-то стояли на обочине у общественной автострады. Подступив к Генри вплотную, он орал минут пять, даже не делая пауз для вдохов и выдохов. Дорин, миниатюрная активистка защиты прав животных, уже искала глазами подходящий камень, чтобы заехать ему по кумполу, но Генри был невозмутим и спокоен. Он не возражал и не спорил, просто стоял с отрешенным видом и слушал вопли своего разъяренного оппонента.

– У меня на него уже стойкий иммунитет, – объяснил потом Генри. – История повторяется из года в год, уже несколько десятилетий. Два раза из трех, как я сюда приезжаю, мы с ним имеем беседу. В одностороннем порядке. Он ни разу меня не узнал, ни разу не вспомнил. Видимо, ослепленный гневом.

И действительно. Разгневанный землевладелец даже не заметил, что Ядерный Джо снимает его «выступление» на видеокамеру, нацелив объектив ему прямо в лицо. Вечером Джо обработал отснятый материал на ноутбуке, добавил саундтрек («Это такой удивительный мир» Луи Армстронга) и смонтировал маленький фильм под названием «Et In Arcadia Ego пшел вон». «И вот я в Аркадии пшел вон».

Впрочем, ради справедливости стоит сказать, что бешеный Фермер Палмер – это был случай скорее исключительный. Как правило, местные жители встречали нашу компанию вполне дружелюбно. Как это было, к примеру, в Сен-Сальвере. Сен-Сальвер – это крошечная деревушка на вершине холма над Але-ле-Бэном – домов на шесть-семь, не больше, – и здешняя церковь входит в число значимых точек линкольновской «сакральной геометрии» края.

Тоби с Гердой, немецкие тамплиеры, рассказали, что они приезжали сюда бессчетное количество раз, специально, чтобы посмотреть церковь, но каждый раз дверь была заперта, и никто не мог им подсказать, у кого можно взять ключ. Однако когда наш автобус подъехал к церквушке, ключ торчал в замке. – Генри говорит, что так происходит всегда, когда он сюда приезжает, – улыбнулась Джой.

Еще утром, за завтраком, Джой сказала, что в церкви в Сен-Сальвере «очень сильная энергетика – ее ощущаешь буквально физически». Мне было странно услышать такое от Джой. В этой безумной компании ренньерцев она была самым практичным и здравомыслящим человеком («Мама у нас далека от «нью-эйджа», – однажды заметил Скэбис) и обсуждала английский футбольный чемпионат с не меньшим задором, чем тайну Соньера. Про ее интерес к футболу я узнал совершенно случайно, когда кто-то из наших купил в Лиму английскую газету. Джой с большим интересом прочитала спортивный раздел и, возвращая газету владельцу, вздохнула: