Тихон Семушкин - Чукотка

- Теперь я пойду посватаю дочь жены Корауге.

Говорят ему старики:

- Напрасно себя не жалеешь. Еще не доходя до ее шатра погибнешь. Напрасной смертью пропадешь.

- Коо. Силой померяемся, - говорит Айван. - Лук мой тугой и стрелы остры. Моя стрела пробивает дикого оленя. Может быть, и я убью кого-нибудь и дойду до красавицы Неускат.

"Пошел искать смерть. Чью смерть? Наверное, свою", - думают старики.

По дороге Айван встретил белых медведей, диких оленей, бурых медведей, волков. Никого не тронул. Стрелы бережет.

- Иди, иди, - говорят звери, - мы поможем тебе. Ты человек, несущий в себе доброе сердце.

Дошел до озер трудной дорогой. Стоит железнорогий олень "келе" на перешейке. Айван набрался смелости. Натянул тетиву, из лука выстрелил. Стрела попала в глаз. Убил наповал, пошел мимо. Совсем храбрый стал.

Жена Корауге по-прежнему шаманит.

- Новый жених приближается, - кричит она мужу, - хочет отнять у нас одну-единственную дочку! Должно быть, храбрый, близко приближается.

- Разве ты бессильна, что шаманством не можешь убить? - говорит Корауге. - Сколько убила, еще можешь одного убить.

- Не говори напрасно. Приближается, подходит.

Выглянула из полога - жених у входа стоит.

- Какомэй! Ты пришел?

- Да, я пришел.

- Какой дорогой попал ты сюда?

- Между озер.

- А железнорогий олень где?

- Там стоит.

- Что он, спит, что ли?

- Нет, не спит.

- Что же он сделал?

- Ничего, только посмотрел, как я проходил мимо, глазом моргнул.

- Ты зачем пришел?

- Хозяйство ищу, жену себе.

- Последнюю дочь увезти хочешь?

- Да.

- Ну, если хочешь увезти, не голая она поедет. Пойди в соседнее жилище, принеси оттуда мешок с новыми одеждами.

А в соседнем жилище "келе" злые так и кишат, так и кишат.

Подошел Айван к морскому берегу, повернулся к востоку, подставил подол кухлянки, - пришла всякая морская живность. Моржи, тюлени, огромные киты нападали в подол.

Подошел к жилищу "келе", швырнул все в полог.

Напали они на добычу, кричат:

- Еда, еда!

Дерутся из-за каждого куска. Айван сдернул мешок с перекладины и бегом назад.

- Принес? - спрашивает шаманка.

- Да.

- А тамошние что?

- Ничего.

- Они спят, что ли?

- Нет, смотрят глазами.

- Единственную дочку хочешь увезти?

- Да.

- Ну, если увезешь, не босая поедет. Иди в другое жилище, на левой стороне, принеси оттуда мешок с обувью.

Терпеливо пошел Айван на морской берег, повернулся к западу, подставил подол кухлянки, - пришла вся ходящая на лапах морская живность. Белые медведи, выдры наполнили подол.

Подошел к жилищу "келе", бросил через вход.

- Еда, еда! - кричат "келе".

Сцепились хуже прежних. Бьют друг друга железными костями. Айван схватил в суматохе мешок и скорее вон.

- Принес?

- Да.

- Тамошние что? Да что они, спящие, что ли?

- Нет, смотрят глазами.

- Единственную дочку хочешь увезти?

- Да.

- Ну, если увезешь, то надо дорожный мешок. Пойди в жилище на правой стороне, на задней стене висит тюлений калауз, принеси сюда.

В жилище на правой стороне живет один "келе" - всех страшней.

Четыре ноги, четыре руки. Лица нет, только пасть, вместо зубов железные крючья. Половина тела железная, половина каменная. Он еще не ел от начала создания, потому что зарыт недвижно в скалу, только длинными руками шарит вокруг себя, не видя.

Пошел Айван на гору, повернулся к югу, подставил подол кухлянки, прибежала горная живность. Олени, горные бараны, росомахи, медведи бурые нападали в подол.

Подошел к входу, бросил внутрь - задвигались руки, одна у другой отнимают куски, давится "келе", торопясь есть после давнишнего голода..."

Старик замолчал. Он рассказывал не спеша, и как только потухала его трубка, Тает-Хема подносила ему зажженную спичку. Дети слушали, затаив дыхание.

Затянувшись табаком, он продолжал:

- "Сдернул Айван мешок с задней стенки, прямо над "келе", скорее вон выбежал. Пришел к коварной теще.

- Принес?

- Принес, - отвечает Айван.

- А тамошний хозяин что? Он спит, должно быть?

- Нет, движет руками, глазами не смотрит - глаз нет.

- Тытэ нет вэрин! (вот так диво!) - воскликнула теща. - Последнюю дочку хочешь увезти? Если хочешь увезти, где твои олени? Без оленей нет жизни.

Пошел Айван в тундру, нашел густой тальник, топнул ногой - стало большое стадо.

- Если есть олени, где пастухи-погонщики? - спрашивает теща.

Пошел Айван в тундру, нашел чащинник, топнул ногой - стали пастухи-погонщики. Бегут они справа и слева от стада.

- Моя дочка не привыкла работать. Она будет ехать в кибитке. Где служанка ее?

Тут рассердился Айван, топнул ногой.

- Я много сделал. Сделай ты хоть одно. Или ты можешь только истреблять людей?

Испугалась. Сделала шаманка рабыню: лицом красивая, но один глаз крив - в насмешку сделала кривую рабыню.

Покочевал Айван со стадом на свою землю.

Со всех сторон съезжаются люди смотреть на его поезд.

Молодые парни говорят:

- О Неускат, дочь жены Корауге, ты очень красива, по слухам. Посмотри хоть раз.

Увидели лицо рабыни, говорят:

- Ого, не слишком красива. Лицо хорошо, но все-таки кривая.

Говорят другие:

- Нет, это не та. Это - рабыня, хозяйка - в кибитке.

Пристали к Айвану:

- Дай взглянуть на дочь жены Корауге.

- Карэм. Если посмотрите - умрете: слишком красива, - сказал Айван.

Приехали на место.

Съезжается народ больше прежнего. Старики с посохами, пожилые люди, среднего возраста, молодые люди.

Старики говорят:

- Айван, покажи хоть нам, старикам.

- Нет, увидите - умрете.

- Разве мы безумны? Разве мы юноши? Покажи, пусть увидим женскую красоту, - просят старики.

- Хорошо, - согласился наконец Айван и велел жене высунуться.

Как увидели старики Неускат, так от зависти все умерли.

Стал жить Айван с красавицей женой Неускат..."

Так закончил старик сказочник.

- Еще расскажи, еще! - кричали со всех сторон дети.

- Расскажи, расскажи еще! Мы давно не слышали твоих сказок, - пропищал маленький Рультуге.

- Хватит, - поднимаясь с пола, сказал старик. - Правда? - с улыбкой спросил он стоявшую здесь же Таню.

Вскоре были накрыты столы. С трудом уговорили старика Тнаыргына поужинать вместе с детьми. Его смущало то, что ужинать надо было, сидя на скамейке. Но старик все же сел за стол. Казалось, что его смешит обычай русских, а может быть, он улыбался оттого, что ему приятно было видеть заботу о чукотских детях. Его строгое лицо с живыми, умными глазами было необычно подвижно. Казалось, Тнаыргын хотел заметить все.

Таня наблюдала за стариком и, встречаясь с ним взглядом, чувствовала себя смущенно. Она сидела на противоположном конце стола и изредка незаметно поглядывала на него. Таня думала:

"А вдруг старику что-нибудь не понравится? Ведь достаточно одного его слова - и от школы останется только воспоминание: приедут родители и увезут учеников".