Тихон Семушкин - Чукотка

Женщины, дети и даже старики одеваются по-праздничному. Крепкие мужчины остаются в своих обычных рабочих одеждах. Может быть, им придется таскать ящики.

Мотористы несут из яранг на плече рульмоторы к берегу, где другие парни уже спускают вельботы.

И едва пароход "Ангарстрой" вошел в ворота залива Лаврентия, как отовсюду ринулись за ним моторные вельботы. Каждый из них до отказа заполнен чукчами.

Так же как и каюры на собаках, мотористы стремятся обогнать друг друга, пуская моторы на предельную скорость. И в этом соревновании сразу определяется квалификация того или иного моториста. Беда мотористу, у которого в такой момент выявится какая-нибудь неисправность: засмеют.

За пароходом они гонятся врассыпную, не отставая друг от друга. Все они видят и знают, что "Ангарстрой" скоро бросит якорь. Подкатить первому к пароходу и крикнуть слова приветствия - это кое-что значит! И вдруг один вельбот, словно подстреленная утка из пролетавшей стаи, остановился.

Издали я вижу, как на отставшем вельботе около мотора стоит несколько человек, и девушка в пальто, взмахивая руками, колотит моториста. Проявление такой ярости заставляет меня предполагать, что это не иначе, как сама Тает-Хема.

На борту парохода уже стоят люди и, улыбаясь, следят за необычной флотилией. Здесь же и Татьяна Николаевна. Она грозится и кричит мне:

- Вы не человек, а изверг! Это не по-товарищески! Не взять меня на шкуну!

Николай Павлович с возбуждением щелкает "лейкой".

Вельботы подошли к борту парохода.

- Таня-кай! Таня-кай! - закричало сразу несколько человек.

Татьяна Николаевна, свесившись через фальшборт, машет руками, лицо ее сияет, будто она возвратилась действительно на родину после давней разлуки, и тоже кричит, называя по имени то одного, то другого ученика. Все внимание ее привлечено ребятами, и она быстро переводит взгляд с вельбота на вельбот, разыскивая знакомые лица. Чукчи машут руками. Одни приветствуют Татьяну Николаевну, другие - пароход.

Учительница и не заметила, что на втором вельботе сидел старик. Он безмолвно поглядывал вверх, на палубу, и на его строгом лице улыбались только глаза. Это был Тнаыргын.

Когда нахлынувшие страсти немного успокоились, Тнаыргын крикнул:

- Здравствуй, Таня-кай!

Татьяна Николаевна встретилась с ним взглядом и закричала:

- Тнаыргын!

Она заговорила с ним по-чукотски.

- О, сколько у вас здесь друзей! - сказал штурман.

- Таня-кай, трубка варкын?*

[Трубка есть?]

- Варкын, варкын, Тнаыргын. Вот она! - И Татьяна Николаевна вытащила из кармана такую трубку, какой мог бы позавидовать самый изысканный курильщик.

Старик опешил. Глаза его быстро-быстро заморгали. С усилием он встал и сквозь cлабый смешок заплакал. Трубка - это лучший подарок. У старика кружилась от радости голова. Но еще иные мысли овладели стариком: вот он какой, старик Тнаыргын! Оказывается, о нем помнили еще там, на Большой неведомой земле. Ведь нельзя же не вспомнить о человеке, которому покупаешь трубку? Вот что растрогало старика Тнаыргына.

С парохода спускали трап.

- Теперь я понимаю, Татьяна Николаевна, ваше настроение, - сказал Николай Павлович.

Татьяна Николаевна быстро сбежала в вельбот, где сидел старик Тнаыргын. Вскоре пассажиры, не дожидаясь спуска катера, попрыгали в чукотские вельботы, и вся легкая флотилия тронулась к берегу культбазы.

В тот момент, как учительница сошла на берег, подошел отставший вельбот. Еще издали я заметил сидевшую в нем Тает-Хему. Судя по тому, что она сидела не на носу вельбота, можно было заключить, что у Тает-Хемы явно испорчено настроение. Когда вельбот ударился о берег, Тает-Хема даже не выбежала первой. Медленно сошла она за другими и как будто не проявила никакой радости по случаю прибытия любимой учительницы.

Тает-Хема была уже взрослой девушкой. Она даже немножко переросла свою учительницу. Из-под берета спускались на спину две толстые косы, которые сливались с черным пальто. На ногах были довольно изящные резиновые сапожки.

- Что же, Тает-Хема, ты отстала от других? - спросил я.

- Вон тот балда выехал с отработанными свечами в моторе! - вспыхнула она, показывая в сторону своего вельбота.

Казалось, я напрасно потревожил ее. Со злости в ее больших глазах появились слезы. Вдруг она обхватила учительницу.

- Пойдем, пойдем, Тать-яна Ни-ко-ля-евна [так], - подчеркнуто произнесла она впервые полное имя Тани. Они направились к школе.

ЖЕЛЕЗНОРОГИЙ ОЛЕНЬ

Весь берег завален грузами. Ящики, кипы мануфактуры, мука, оружие, табачные изделия и другие товары - все поступало сюда один раз в год и сразу на весь год.

Товаров было выгружено уже много, но катера с кунгасами все подвозили и подвозили их. Казалось удивительным, как много вмещал в свои трюмы пароход.

Завхоз больницы Чими носится по берегу как угорелый. Он подбегает то к одному ящику, то к другому, тщательно осматривает их и чуть ли не обнюхивает. Чими ощупывает даже кипы с мануфактурой, но сейчас же, с выражением страдания на лице, шарахается к другим поступающим грузам. Чими ищет заказанный им велосипед.

И в этом тягостном искании велосипеда было нечто сходное с поведением нашей чадолюбивой Розы, когда она недосчитывалась щенка в своем закутке.

Не выдержав испытания, Чими бросился в лодочку и, отчалив от берега, быстро, как ветряк на станции, заработал веслами. Он поехал на пароход. Но толком ему никто там не объяснил: есть велосипед или нет.

Вероятно, он и спрашивал не у того, у кого следовало спросить. Он вернулся на берег и устало сказал:

- Обманул! И аванс ведь взял этот заведующий факторией...

Но все же Чими решил не уходить, с берега до тех пор, пока не будет выгружен последний ящик. В этот день Чими не чувствовал даже голода. Он до вечера простоял на берегу.

Доктор входил в его положение и, хотя завхоз был очень нужен ему, старался обойтись без него.

Лишь к вечеру зоркие глаза Чими увидели, что в спускавшемся стропе был совсем необычный ящик. Чими сидел на гальке и вдруг порывисто, словно кто его подбросил, вскочил.

"Может быть, это ружья? Нет. Ружья возят в других ящиках. В узких", размышлял он.

"Что же катер не тащит кунгас сюда? Мотор испортился, что ли?"

Но в кунгас вновь спустился строп.

"Не с ума ли сошли пароходные люди - сколько грузят в один кунгас! Под такой тяжестью он может и затонуть".

Это было томительное ожидание.

Наконец катер с кунгасом тронулся к берегу. Еще издали Чими выследил, где лежит этот ящик.

Кунгас подошел. Какой-то здоровенный русский матрос небрежно схватил этот ящик, задел им за борт кунгаса, взвалил на плечо и понес.

У Чими остановилось сердце.

То, что занимало мысли Чими с половины зимы, с того момента, когда он увидел самоходные машины на физкультурном параде в кино, кажется, лежит теперь в этом ящике.