Тихон Семушкин - Чукотка

Одни разговаривали, обрадованные встречей с родными, другие указывали места, где нужно поставить нарты. Часть хозяйничала в школьном здании. Эти называли себя комиссией по приему гостей. Они превратили классы в спальни, а вернее - в яранги, где вместо парт навалены кучи оленьих шкур. На шкурах будут спать приезжие гости. Ведь праздник продлится два дня.

Какой-то кочевник в длинной кухлянке прибыл на оленях. Оленей нельзя поставить рядом с собачьей сворой - загрызут, поэтому оленевод оставил упряжку за горой, а сам спустился пешком. Редкий гость, он ходил по культбазе и с любопытством присматривался ко всему. Оленевод забрел в школу. Нерешительно переступив порог спальни, он подошел к одной кровати, положил на нее руку и со всей серьезностью потряс: прочно ли? Затем, недолго думая, он развалился на аккуратно прибранной кровати Тает-Хемы. С полнейшим равнодушием он лежал на кровати в кухлянке и торбазах. Может быть, он спокойно и долго так пролежал бы, размышляя о необычном, если бы не коварный мальчишка, увидевший его. Этот болтун, имевший от роду не больше десяти зим, со всех ног бросился бежать к Тает-Хеме и наговорил ей такого, что большие глаза Тает-Хемы стали еще больше.

Тает-Хема бросила свою работу и незамедлительно полетела в спальню. А мальчишка продолжал кричать ей вслед:

- Наверно, кровать совсем испортилась!

Увидев кочевника, Тает-Хема вспыхнула от гнева. Она хотела разразиться бранью по его адресу, но почему-то вдруг улыбнулась и подсела к нему на краешек кровати.

- Ты приехал? - мягко сказала она обычное северное приветствие.

- И-и! Я приехал, - не вставая с кровати, ответил он.

- Ну как, удобно спать на этом?

- Как тебе сказать? Ничего. Заснуть все-таки можно.

Продолжая лежать на кровати, он нащупал висевший у пояса кисет и лежа стал набивать трубку. Табак сыпался на одеяло, а он не замечал.

- Когда захочешь спать, можно заснуть и на камнях. В ярангах, на оленьих шкурах - вот это спанье! Я попробовал прилечь на эту трясучку.

- Да, это правильно ты говоришь. На ней надо привыкнуть спать. Без привычки - плохо. Поэтому мы и приготовили для приезжающих шкуры. Пойдем, я покажу тебе, где мы устроили вам постели.

Оленевод стал подниматься, прислушиваясь к скрипу пружин, Тает-Хема помогла ему встать. Она быстро навела порядок на своей кровати и увела гостя в класс. И тотчас же у каждой спальни были выставлены караулы. Ученики опасались, что гости могут запачкать одеяла и наволочки.

В одном из классов гости расположились по-домашнему. Они сидели полукругом и, покуривая трубки, тихо беседовали... Их лица были строги и казались немного опечаленными.

Люди разговаривали об учительнице Тане-кай. Всем им очень жаль ее. Они говорили и о Таграе, но никто из них не обвинял его. Ведь никто не подумает, что он нарочно наскочил на вмерзшее в лед бревно.

"Кайлекым минкри" - что поделаешь, раз так случилось? Каждому на роду своя дорога.

Им было жалко хорошую русскую девушку, которая была для их детей второй матерью. Да, все бывает! Бывает, что и очень опытные охотники пропадают на море. Непонятно одно: зачем столько времени она держалась на воде? Наверно, злые духи вселились в нее и захотели продлить ее мучения.

Ведь настоящие охотники в таких случаях не сопротивляются и спокойно расстаются с жизнью. А она почему-то боролась за жизнь. Трудно понять русских людей! Ясно было одно: все это произошло не без коварства злых духов. Ее даже успели привезти в больницу, к русскому доктору. Хотя ведь она была уже без сознания, а стало быть, лишена рассудка. Кто, как не духи, могли это сделать?

Вера в духов была уже поколеблена, но не изжита совсем. В моменты серьезной опасности она вдруг пробуждалась с прежней силой даже у наиболее передовых охотников.

Чукчи сидели на шкурах в классе и долго говорили о русской девушке, которая была другом чукотского народа. Только старик Тнаыргын ничего не говорил. Он слушал разговоры о Тане-кай и молча курил трубку. Не выпуская ее изо рта, согнувшись, он сидел, поджав под себя ноги, и посматривал на тлевший в трубке огонек.

"Вот эту самую трубку привезла она с Большой Земли, эта девушка с добрым и мягким, как у оленя, сердцем. Ее жалко, как свою любимую дочь... Что-то долго не присылают за мной", - думал Тнаыргын.

Он встал, молча вышел из класса и тихим, осторожным, стариковским шагом направился к больнице.

Еще издали Тнаыргын увидел толпившихся около больничного крыльца людей. На всех домах - красные флаги. Все украшено красной материей, на которой нашиты чукотские и русские слова радости. Тнаыргын не умел читать лозунгов, но он знал, какие слова на этой красной материи.

И в душе старика было одновременно и радостно и горестно.

- Ульвургын, - сказал старик, - зачем русский доктор не хочет пустить к ней наш народ? Или он считает, что только он один любит ее?

- Обещал пустить. Нужно подождать. Наверно, в это время он лечит ее, ответил Ульвургын.

- Если лечит - хорошо, пусть. Здоровый человек подождать может, согласился Тнаыргын.

А в это время доктор Модест Леонидович сидел около койки учительницы.

- Итак, Татьяна Николаевна, должен вам сказать, что вы обладаете железным здоровьем.

- Разве? - улыбаясь, спросила учительница.

- Да, да! С вывихом руки все покончено. Она в полной исправности будет. Немного покоя - и все в порядке. Ведь минут сорок, говорят, вы провисели на ней?

- Модест Леонидович, когда я вскинула руку на бревно, я почувствовала невыносимую боль. У меня сохранилось отчетливое представление о моем решении: не выпущу бревна до тех пор, пока рука не отвалится.

- Одним словом, молодец! Я ждал воспаления легких, но теперь вижу, что это исключено совершенно.

- Благодарю вас, Модест Леонидович. На праздник меня выпустите?

- Нет, нет! Ваше присутствие там необязательно. Вы еще пожелаете демонстрировать по снежным сугробам? Покой, покой еще нужен! Людей к вам могу пустить. Они ведь часа два уже как толпятся у дверей больницы. Меня же еще и ругают за то, что, когда им вздумалось, не пустил их к вам.

- Пустите, пустите, доктор! - попросила Татьяна Николаевна.

- Хорошо. Только не всех. Там их слишком много. Я к вам пущу делегацию, человека два.

- Ну хорошо. Подчиняюсь.

- Ого! Попробовали бы вы не подчиниться мне! - шутливо заметил доктор. И, помолчав немного, он многозначительно сказал: - Да... Должен вам сообщить маленькую неприятность.

- Какую?

- Но уверяю вас, что это только маленькая неприятность. Ибо заплатить за жизнь так дешево, ей-ей, всякий согласится.

- А что такое? - насторожилась Татьяна Николаевна.

- Волосы у вас немного изменили цвет, - тихо сказал доктор.

- Что вы говорите! Поседела? - болезненно улыбнувшись, спросила она.