Дмитрий Шерих - Город у эшафота.За что и как казнили в Петербурге

Эта пощечина была истолкована тюремным начальством как «удар по лицу»; Минаков был предан военному суду, который и приговорил строптивого нарушителя режима к расстрелу — за «нанесение оскорбления действием». Правосудие пренебрегло теми обстоятельствами, что Минаков страдал расстройствами психики; приговор привели в исполнение без отлагательства.

Не прошло месяца — новая экзекуция. В Петербургском военно-окружном суде как раз завершился очередной суд по делу народовольцев, известный как «Процесс четырнадцати»; к смерти были приговорены восемь человек, включая Веру Фигнер, но после помилования смертников осталось двое, остальным досталась каторга. Десятого октября 1884 года на остров были доставлены поручик Николай Михайлович Рогачев и лейтенант флота барон Александр Павлович Штромберг, и казнь их через повешение состоялась в тот же день.

В 1885 году трагическую судьбу Егора Минакова в полной мере повторил еще один узник Шлиссельбургской крепости Ипполит Николаевич Мышкин, одна из самых ярких фигур в истории русского революционного движения. Вера Фигнер писала: «Почти десять лет прошли в переходах Мышкина из одного застенка в другой, и вот после всех мытарств и скитаний он попадает в самую безнадежную из русских Бастилий. Это превысило силы даже такого твердого человека, каким был Мышкин. Он решился умереть — нанести оскорбление действием смотрителю тюрьмы и выйти на суд, выйти, чтобы разоблачить жестокую тайну Шлиссельбурга, разоблачить, как он думал, на всю Россию и ценою жизни добиться облегчения участи товарищей по заключению».

В первый день Рождества 1884 года Мышкин бросил медную тарелку в надзирателя, после чего был предан суду. Приговор оказался именно таким, на который Мышкин и рассчитывал: за оскорбление должностного лица при исполнении служебных обязанностей — расстрел. Утвержден приговор был 18 января 1885 года, в исполнение приведен утром 26 января. Согласно официальному отчету, Ипполит Николаевич «приобщился и вел себя спокойно».

Как свидетельствует Вера Фигнер, некоторые послабления в режиме после этого и вправду были сделаны: самым ослабленным из узников разрешили прогулки вдвоем.

Следующее пополнение в списке казненных на территории Шлиссельбургской крепости случилось весной 1887 года, после завершения дела о подготовке покушения на императора Александра III. К суду тогда были привлечены пятнадцать обвиняемых, каждому из которых был вынесен максимально суровый приговор: смерть через повешение. Император, правда, смягчил меру наказания для десятерых обвиняемых, однако для пятерых смертный приговор остался в силе: для студентов Петербургского университета Пахомия Ивановича Андреюшкина, Василия Денисовича Генералова, Василия Степановича Осипанова, Александра Ильича Ульянова и Петра Яковлевича Шевырева.

Пятого мая все они были доставлены в Шлиссельбургскую крепость; казнь состоялась три дня спустя. За приведение приговора в исполнение отвечал Иван Григорьевич Щегловитов, в ту пору скромный товарищ прокурора, а впоследствии министр юстиции страны и последний председатель Государственного совета Российской империи. (Годы спустя он и сам станет мишенью террористов, к счастью, тогда угроза обойдет его стороной, а после революции будет расстрелян в Москве в числе первых жертв красного террора.)

Министру внутренних дел графу Дмитрию Андреевичу Толстому Щегловитов доложил, что до последнего момента приговоренные надеялись на помилование, однако «при объявлении им за полчаса до совершения казни, а именно в 3 1/2 часа утра, о предстоящем приведении приговора в исполнение, все они сохранили полное спокойствие и отказались от исповеди и принятия св. Тайн».

Сам министр докладывал императору: «Ввиду того что местность Шлиссельбургской тюрьмы не представляла возможности казнить всех пятерых одновременно, эшафот был устроен на три человека, и первоначально выведены для совершения казни Генералов, Андреюшкин и Осипанов, которые, выслушав приговор, простились друг с другом, приложились к кресту и бодро вошли на эшафот, после чего Генералов и Андреюшкин громким голосом произнесли: «Да здравствует Народная Воля!» То же самое намеревался сделать и Осипанов, но не успел, так как на него был накинут мешок. По снятии трупов вышеозначенных казненных преступников были выведены Шевырев и Ульянов, которые также бодро и спокойно вошли на эшафот, причем Ульянов приложился к кресту, а Шевырев оттолкнул руку священника».

Впрочем, в докладе коменданта крепости полковника К.К. Покрошинского, адресованном начальнику штаба корпуса жандармов, эпизод с первыми тремя осужденными описывается несколько иначе: «При возведении палачом осужденных Андреюшкина, Генералова и Осипанова на эшафот первый из них произнес слабым голосом:,Да здравствует народная воля!», второй только успел сказать:,Да здравствует…», а последний: «Да здравствует исполнительный комитет...»

Во французской же газете «Cri du Peuple», сообщившей читателям об очередных жертвах царизма, особо обратили внимание на драматический удел Ульянова с Шевыревым: «В продолжение получаса у них перед глазами было потрясающее зрелище троих повешенных на концах веревок в мучительных конвульсиях».

Процесс 1887 года пополнил и список сидельцев Шлиссельбургской крепости; в числе прочих сюда прибыли приговоренные к вечной каторге Вера Николаевна Фигнер и Михаил Васильевич Новорусский, оставившие яркие воспоминания о своих тюремных буднях. В мемуарах Новорусского есть и строки, посвященные событиям весны 1902 года, когда в крепости совершилась новая казнь: за апрельское убийство министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина к смерти был приговорен студент Степан Валерианович Балмашев. Полтора десятилетия не казнили на острове, но снова поднималась революционная волна — и правительство спешило загасить ее всеми имеющимися способами.

Новорусский вспоминал о том, как той весной в крепости начались вдруг спешные работы, звуки которых доносились и до одиночных камер: «По этим звукам мы отлично могли следить за ходом работы и точно определяли, чем работают: ломом, топором или молотком. А так как, вдобавок, все строительные материалы проносили мимо нас, то по ним мы с полной уверенностью могли заключить, что строится эшафот».

И далее: «Случайно нам удалось увидеть, как в канцелярию провели под конвоем молодого человека, который впоследствии оказался Балмашевым, и как солдаты и другие лица, обязанные присутствовать при казни, ночью прошли мимо наших окон к заднему двору. Видели мы и то, как, возвращаясь оттуда через три четверти часа, они остановились перед церковью и набожно перекрестились.