Сергей Сергеев-Ценский - Сад

- За речкой? - Батюшка замолчал, глубоко затянулся и выдохнул: Графский.

- Весь графский? - обернулся Шевардин.

- За речкой? Сколько глазом видите - и туда, и сюда, и вот сюда этак нежно взгляните (о.Мефодий широко развел рукою) - все графское... По сю сторону только монастырского лесу порядочный клок, а то и это тоже графское.

- Сколько же тут десятин?

Шевардин бросил плетень и выжидающе смотрел на попа серыми встревоженными глазами.

Отец Мефодий густо засмеялся.

- Эх вы, Робинзон! Кто же тут на десятины считает? Лесу конца краю нет, на сорок верст тянется, восемнадцать сел в нем стоят, а вы, этак нежно, десятины! Тоже хватил мухой по обуху!

Шевардин, еще когда шел со станции в Татьяновку, знал, что тут есть имение одного графа, но размеры этого имения представлял смутно. Теперь же оно сразу выросло перед ним в огромную гору, раздавившую в прах восемнадцать мелких Татьяновок. Это впечатление чего-то огромного, слепо навалившегося и тяжелого прошло и по его телу, и он инстинктивно передернул плечами, чтобы его сбросить.

А о.Мефодий сидел перед ним широколицый, грузный, улыбающийся и в промежутках между затяжками говорил:

- Прадед графа, француз, при дворе Екатерины брадобреем был, - хорошо брил и дамам шиньоны делал, за что и возвели его в титул, а имение это за женой получил - у Потемкина, говорят, любовницей была, - дело, конечно, темное и, так сказать, покрытое мраком истории... Теперь имение, конечно, в залоге и за крупную сумму заложено - восемьдесят тысяч ежегодно одних процентов платят, - шутка, а? Великолепный факт, а?

Задорно и пряно пахло кашкой, молодыми яблоками; что-то бесформенное, но свежее, зеленое, смеющееся все время стояло перед глазами, ежесекундно меняясь в очертаниях, и от этого зеленого тянуло спокойной и ласковой силой, но Шевардин чувствовал, как с каждым словом сидящего против него грузного попа в него тупо входит обида.

- Самого-то графа мы редко видим, - продолжал о.Мефодий, - за двенадцать лет я его, кажется, только три раза видел, - без него машинка идет. Осенью, пожалуй, поохотиться приедет: только за этим и приезжает охотиться. Шлейф за ним тянется огромаднейший: актриски, певички, эти самые еще плясавицы... как они?.. балерины, что ли, ну да... И откуда он их набирает!.. И не молодой ведь, не думайте, - лет сорок с хвостиком есть, а не унялся... Дела! Много этот поп денег глотает, - пожалуй, имения бы не хватило, только что майорат имение-то, продавать нельзя...

- Хорошо, а управляет им кто? - перебил Шевардин.

- Управляет? - Отец Мефодий весело взглянул на Шевардина, затянулся и не спеша ответил: - Тут целая комедия в одном действии! Управляет кочегар из немцев-колонистов, по фамилии Аурас, а попросту, по-русски, мы его зовем Саврас, саврас он и есть настоящий. В министры попал почему? Понравился графу, что метко стреляет, бьет без промаху, - ну и убил бобра. Бесконтрольно, можно сказать, всем царством владеет, - за шесть лет трехэтажные дома в Одессе нажил, шутка, а?.. Рукой его не достанешь. Что хочет, то и делает. Мужики у него - пикнуть не смей. Ездит на тройках с форейторами, за версту слышно... Черкесов объездчиков завел - целый Кавказ. Чуть что, - этак нежно, - кинжал в спинку - и готово.

- Позвольте, батюшка, а полиция?

- Полиция? - Отец Мефодий хмыкнул. - Полиция вся на графских лошадках ездит. Да и дела тут полиции чуть. Конечно, застали в лесу с поличным, нападение, самозащита, - знаете, как это делается? Одним словом, лексикон известный... Нет, вы скажите, как Аурас царствует? Все законы, и божеские и человеческие, попирает - цел и невредим... Вы думаете, на него мужики облавы не делали? Был такой грех, вышли из терпения, - ничего, ускользнул живехонек, а сам еще из этого бунт сделал. Мужиков же и секли... С черкесами тоже сражение было. Вот будете идти к Неижмакову, - это на том берегу село, - по дороге на просеке там кресты будут, деревянные кресты и камни. Там, знайте, Мамаево сражение было. Над православными, конечно, кресты, а камни над черкесами... Из-за баб дело вышло, черкесы баб обидели, ну, народ и осерчал... Восемь крестов там стоит, а камней или пять, или шесть, не помню; лет пять назад дело было.

Упорно глядя на рыжую шляпу грузного попа и на его медленно движущиеся губы, Шевардин чувствовал, что входящая в него обида тоже грузная, медленная и рыжая, как желчь. Она густо переливалась по его мышцам и напрягала их, как камни.

- Будете идти так, по этой стороне, - махнул вправо о.Мефодий, - там каменоломня будет: около нее графская псарня, в оной псарне двести штук одних борзых содержится; молочной овсянкой кормят, и коровы для них особые есть. Считайте, самое бедное, по пятачку в день на собаку, - десять рублей в день, триста в месяц, итого три тысячи шестьсот рублей одного собачьего содержания - четырех причтов доход, - шутка, а? (Отец Мефодий ударил Шевардина по колену.) Как приедет сюда граф со шлейфом, по целому быку в день съедают... Вот дворец-то графский, видите, на горе белеется? Можно сказать, замок, гнездо орлиное!

Всмотревшись, Шевардин увидел в лесу белый, с башнями по бокам, двухэтажный дом. К нему вела извилистая, серая среди темных сосен дорога.

- Послушайте, батюшка, что он из себя представляет, этот граф? медленно спросил Шевардин.

- Как "что представляет"? Графа, - лукаво улыбнулся поп.

- То есть служит где-нибудь или так?

- Насчет службы не знаю, навряд ли, чтоб служил, за границей он больше витает... А может, какую-нибудь должность и имеет для видимости, не знаю, об этом не слыхал. Чего не знаю, того не скажу... А вот, если хотите, для иллюстрации, как говорится, был у нас недавно такой случай, прямо комедия в одном действии...

И длинно, с большими отклонениями, смехом и хлопаньем по колену Шевардина, о.Мефодий начал рассказывать, как графская экономия обманула крестьян из Неижмакова: обменяла песчаную косу на заливной луг с озером, обещая вместо придачи вечный попас в лесу и вечный хворост для топки; обещание было дано на словах, а об обмене земли составили акт и запили его водкой.

На другой же год застроили лужок дачами, а в попасе и хворосте отказали.

Уже три года судятся неижмаковцы, судятся упорно, с причитаниями и ссылками на Страшный суд и совесть, а экономия над ними смеется.

По мере того как говорил о.Мефодий, все больше темнело лицо Шевардина, и, безволосое, широкоскулое, оно было напряжено в каждой видимой точке, а о.Мефодий весело пыхал папироской, надувая щеки.

Ночью Шевардин видел странный сон. Будто сидел он над обрывом на реке возле сада. Сияла луна, и лес на берегу был черный и далекий, а вода серебрилась гладкими широкими полосами, изъеденными отражениями. И было страшно тихо и на земле и в воде, когда раздались вдруг короткие, частые всплески, точно кто-то бил вальком по воде, и вслед за этим посредине реки, высоко приподняв изжелта-зеленую воду, показалась тупая огромная рыбья голова, в полреки шириною, посмотрела в обе стороны на лес белесыми бычьими глазами и тяжело ухнула снова в воду.