Герберт Скурла - Александр Гумбольдт

И если Гумбольдта независимо от изменений политического режима во Франции между 1789 и 1859 годами французы неизменно радостно встречали как своего, как того, кто добровольно избрал их страну своей второй родиной, то причиной тому были не только его огромный вклад в естествознание и не только видная общественная роль, которую он играл тогда во Франции, а в значительной мере и личные качества Александра: веселая и общительная натура, умение заводить новых друзей среди французских ученых.

В круг ближайшего научного общения Гумбольдта наряду с ботаниками, зоологами и химиками входили математики, астрономы и физики, уже завоевавшие мировую известность. Самым знаменитым среди них был Пьер Симон Лаплас, разработавший основы механики небесных тел, приложения теории вероятностей к астрономии и физике, статистике и страховому делу, выдвинувший теорию возникновения Солнечной системы из вращающегося и остывающего газового шара (заслуги его, в частности, были отмечены Наполеоном, пожаловавшим ему графский титул, и Людовиком XVIII, который возвел его в звание маркиза и сделал пэром Франции). Видной фигурой были также астрономы Жозеф Жером де Лаланд, увенчавший свои изыскания изданием каталога звезд, насчитывавшего 47 тысяч названий, и Жан Батист Жозеф Деламбр, участвовавший в упоминавшемся нами измерении длины земного меридиана между Дюнкерком и Барселоной и потом описавший его в одной из своих публикаций.

Особенно же близко сошелся Гумбольдт с двумя другими учеными, участвовавшими в работе парижского бюро, ведавшего этими измерениями. Одним из них был разносторонне одаренный физик Жан Батист Био, эмпирик чистейшей воды и противник любой философии, сопровождавший Гей-Люссака во время его первого полета на воздушном шаре, другим — Франсуа Араго, уже в 19 лет ставший секретарем того же бюро и участвовавший в замерах на территории Испании. В начале испанского восстания его арестовали, однако из крепости, располагавшейся на Иберийском полуострове, куда его бросили, ему удалось бежать в Северную Африку, где его снова схватили и где он томился в тюрьме до 1809 года. Араго был одним из самых популярных в народе ученых, не столько благодаря исследованиям по гальванизму, магнетизму, изучению природы света и другим работам, сколько благодаря стараниям сделать астрономию доступной пониманию широкой публики, а также тому, что он был решительным противником монархии и в годы революций 1830 и 1848 годов менял кабинет ученого на палату депутатов или министерское кресло во Временном правительстве и боролся за права народа. Симпатии народа к нему были настолько сильны, что в период государственного переворота, осуществленного во главе с «принцем-президентом» Луи Бонапартом в декабре 1851 года, он счел возможным отказать в присяге новому главе государства, не потеряв при этом место директора обсерватории. Гумбольдт называл Араго, своего лучшего и в течение почти полувека преданнейшего друга, «одной из самых благородных человеческих натур, в которых мудрость идеально сочетается с добротой». И все же идиллической их дружба не выглядела: в любой научной дискуссии Араго выступал задиристым и неуступчивым оппонентом, свои взгляды отстаивал со страстностью, достойной пылкого француза.

Араго, Гей-Люссак, Кювье, Вокелен, энтомолог Пьер Андре Латрейль, молодой зоолог Ахилл Валансьен, один из любимых питомцев Гумбольдта, и, конечно же, Бонплан — все они, каждый по своей части, разбирали везенные записи, читали, редактировали, готовили графические и статистические материалы, и постепенно вся эта необозримая груда бумаг выстраивалась в форму отчета о путешествии, отчета подробного и громоздкого. Помогал Гумбольдту и его друг Леопольд фон Бух; помогал берлинский астроном Яббо Ольтманс, производивший все необходимые астрономические и барометрические расчеты; взял отпуск и поспешил в Париж Вилльденов; приехал сюда (в 1813 г.) и Карл Сигизмунд Кунт, один из учеников Гумбольдта и племянник его бывшего гофмейстера, чтобы многие годы своей жизни посвятить этому интереснейшему делу (Кунт пробыл там дольше Гумбольдта и вернулся в Берлин лишь в 1829 году); внес свою лепту и английский ботаник Уильям Джексон Хукер, известный своими работами по исландской флоре. Гумбольдтовский отчет превращался, таким образом, в крупнейший по тем временам коллективный научный труд.

Но вокруг Гумбольдта собрались не только ученые с обоих берегов Рейна, собирались и художники, рисовальщики, граверы, изготавливавшие по гумбольдтовским эскизам и образцам из гербариев добротные иллюстрации к описываемым в тексте растениям, а также чертившие карты для «Атласа Нового Света» и «Атласа Новой Испании». Среди тех, кто работал над мексиканским атласом, был и молодой учитель, с кем Гумбольдт познакомился в Берлине осенью 1805 года и кого весьма ценил: Карл Фридрих Фризен, позднее участник освободительной борьбы 1813 года и соратник «отца гимнастики» Яна [24] Ян Фридрих Людвиг (1778–1852) — инициатор широкого распространения спортивной гимнастики в Германии. .

Подготовка к печати этого необычайно дорогостоящего издания, целиком осуществлявшегося на личные средства Гумбольдта [25] В 1815 году, когда у Гумбольдта появились материальные затруднения, он получил от прусского правительства задаток в сумме 24 тысяч французских франков. Эти деньги предназначались для покрытия остаточных расходов по изданию, и позднее Гумбольдт фактически возвратил их Пруссии, выпустив несколько богато оформленных подарочных изданий каждой из частей своего труда (стоимость комплекта превышала 10 тысяч франков) и передав их университетам в Берлине, Бонне, Бреслау и Галле в безвозмездное пользование. (из них же он платил и гонорары своим сотрудникам), продвигалась вперед лишь черепашьим шагом: у его издателя без конца появлялись все новые планы и идеи, его обуревала страсть заново перекраивать уже готовое, дополнять, переставлять, давать что-то в новом ракурсе. Но мешали и внешние обстоятельства, в первую очередь разного рода трудности и ограничения, вытекавшие из условий военного времени, ведь наполеоновские войны бушевали по-прежнему. И все-таки гигантский труд Гумбольдта постепенно обретал осязаемую форму. В нем теперь четко обозначилось несколько составных частей: путевой дневник (обрывающийся, к сожалению, на этапе посадки путешественников на корабль в Магдалене), собрание историко-географических работ, упоминавшиеся политико-экономические «Опыты», целый том карт, а также множество частных исследований, касавшихся растительного и животного мира, географических и геологических особенностей изученных ими областей; наконец, опыты по разработке новых наук — географии растений и изотермического анализа атмосферы.