Ефим Черняк - Тайны Старого и Нового света.Заговоры.Интриги.Мистификации.

В чем же были причины странного поведения военного министерства в деле Саррета? Почему его укрывали от правосудия, а потом явно дали уйти от наказания? Неужели боялись его разоблачений? Ответа на эти вопросы так и не последовало.

Возражая Эйзеншимлу, впервые осветившему историю розыска Саррета, надо заметить, что у властей могли быть совсем другие мотивы, чем страх разоблачения соучастия в заговоре влиятельных членов правительства. Когда Саррета обнаружили в Англии в сентябре 1865 года, правительство должно было учитывать, что судить его придется в гражданском суде и что на процессе могли всплыть многие неприятные для правительства обстоятельства (лжесвидетельства на суде над другими заговорщиками; некоторые подсудимые могли быть участниками конспирации с целью похищения Линкольна, ранее планировавшегося Бутом, а не заговора с целью убийства президента; необоснованность смертного приговора, вынесенного Мэри Саррет; отсрочка суда над Левисом и т. д.). Понятно, что государственный департамент предпочел не проявлять настойчивость в требовании о выдаче Саррета и дать возможность ему исчезнуть из поля зрения.

В отличие от Джона Саррета, бегство которого и последующий процесс привлекали самое широкое внимание, имя Джона Ф. Паркера оставалось совершенно в тени. А между тем он имел самое прямое отношение к убийству президента, хотя отнюдь не принадлежал к числу заговорщиков.

Охранять ложу президента в роковой вечер 14 апреля было поручено полицейскому Джону Паркеру. Настойчивые поиски Эйзеншимла в архивах позволили восстановить «послужной список» Паркера. Он не был безупречным служакой и никак не мог считаться украшением столичной полиции. Находясь на службе с 1861 года, Паркер успел заработать бесчисленные замечания и выговоры за нарушение дисциплины, недостойное поведение, бездельничанье, появление в нетрезвом виде, взяточничество. То Паркеру указывали на употребляемые им чрезмерно крепкие выражения, то укоряли за то, что обнаруживали спящим на посту или за дебош в публичном доме. Конечно, чины вашингтонской полиции были не ангелы и отнюдь не принадлежали к числу рыцарей без страха и упрека. Но и на их фоне «художества» Паркера не были все же обычной манерой поведения.

Паркер был дежурным полицейским у ложи. И его не оказалось на месте, когда в ложу проник убийца… Почему? По свидетельству кучера президента Френсиса Бэрнса, просто потому, что Паркер в это время отлучился, чтобы опрокинуть рюмку-другую в компании лакея президента. Они прихватили с собой и Бэрнса. Как бы ни расценивать поведение Джона Паркера, оно по меньшей мере являлось серьезным нарушением служебного долга — именно так характеризовал поступок Паркера начальник столичной полиции А. Ричардс. Паркера отдали под суд, но сохранившиеся документы архива вашингтонской полиции не указывают, был ли он в действительности судим. Во всяком случае обвинения, выдвинутые против Паркера в начале мая, через месяц были взяты назад. Почему Паркер не попал сразу же под военно-полевой суд, который присуждал к смерти за куда менее серьезные проступки? Более того, против Паркера не было принято никаких дисциплинарных мер, его даже не убрали из охраны Белого дома. Эта непонятная, труднообъяснимая мягкость властей не привлекла тогда внимания и осталась еще одной в числе многих загадок рокового 14 апреля.

Правда, все же можно найти одно объяснение поведению властей. Паркер был откомандирован в охрану Белого дома (и был даже для этой цели освобожден от зачисления в армию) по просьбе супруги президента Мэри Линкольн. Это произошло всего за декаду до трагического события в театре Форда и позволяет понять, почему человек с репутацией Паркера стал телохранителем Авраама Линкольна. Однако разъяснение одной загадки приводит нас немедленно к другой — чем руководствовалась Мэри Линкольн, кто замолвил перед ней слово за пьяницу в полицейском мундире? Можно только напомнить, что многие современники в своих воспоминаниях рисуют первую леди страны вспыльчивой, даже взбалмошной женщиной, которая не раз ставила в неловкое положение своего мужа. Она презрительно отзывалась об Эндрю Джонсоне, именовала Гранта «мясником», осуждала государственного секретаря Сьюарда. Ее неудовольствие распространялось при этом на министров и генералов, придерживавшихся прямо противоположных политических взглядов. В слухах, ходивших не только в кругах противников президента, Мэри Линкольн обвинялась даже в передаче разведывательной информации южанам через своих родственников, служивших офицерами в армии Конфедерации.

Однако покровительство миссис Линкольн Паркеру вряд ли объясняет благодушие властей после 14 апреля. После убийства мужа Мэри Линкольн считала Паркера участником заговора. Через несколько дней она прямо бросила в лицо это обвинение ему, когда он явился на свой пост, чтобы нести охрану опустевшего Белого дома. Быть может, когда Мэри Линкольн осыпала Паркера градом упреков, ее гнев и отчаяние усиливались от внутреннего сознания, что она сама способствовала планам заговорщиков. Значит ли это, что не жена Авраама Линкольна мешала правосудию призвать к ответственности Джона Паркера? Так склонны были думать некоторые исследователи. И тем не менее возможно допустить, что сподвижники покойного президента хотели избежать публичного обсуждения поступка Мэри Линкольн, поведение которой и так давало обильную пишу для злонамеренных толков. Друзья Линкольна, вероятно, хотели защитить от нового потрясения и без того убитую горем вдову, считали, что этого требует и память об Аврааме Линкольне. Опять задача допускает два решения! Но каковы бы ни были мотивы тех лиц, которые спасли от наказания Джона Паркера, они одновременно помешали узнать у него многое, что могло пролить свет на драму в театре Форда. У Паркера, судя по сохранившимся документам, вообще не были взяты показания, по крайней мере судебными властями. Значило ли это, что кому-то помешали бы его показания? Не был допрошен человек, который должен был охранять президента и которого не оказалось на месте как раз в момент совершения преступления. Паркера не упоминали в официальном описании убийства президента, его не вызывали свидетелем на процессе заговорщиков.

Последующая карьера Паркера не лишена интереса. В ноябре 1865 года он вновь получил замечание за неподобающее поведение — и опять без последствий. По-иному сложилось дело, когда 27 июля 1868 года его нашли спящим на посту — через две недели он уже был уволен из полиции за «грубое пренебрежение долгом». И как раз в данном случае Паркер был виновен куда меньше, чем ранее, — все свидетели единодушно показали, что он был болен в этот злополучный для него день 27 июля. Тем не менее наказание не заставило себя ждать. Означает ли это, что на сей раз не оказалось той спасительной руки, которая в прошлом поддерживала Паркера в куда более сложных ситуациях? Американский историк О. Эйзеншимл указывает, что за несколько недель до исключения Паркера из рядов полиции ушел в отставку военный министр Стентон. Но и, по признанию Эйзеншимла, не имеется данных, которые свидетельствовали бы о существовании связи между этими двумя столь несхожими событиями.