Николай Непомнящий - Тайны военной агентуры

Мойзиш и Дьелло встретились вечером 28-го. Последний без слов принял деньги и отдал маленькую алюминиевую кассету с пленкой. Мойзиш поспешил обратно в посольство и вызвал фотографа, приданного ему гестапо для секретной работы. Фон Папен и Енке тоже присоединились к нему.

Когда отпечатанные на фотостате снимки были готовы, тройка установила, что документы в самом деле стоили отданных за них денег. Один был списком агентов британской разведки в Турции. Другой представлял собой краткое изложение американского рапорта, отправленного на днях в Советский Союз, с подробным перечислением видов и количества вооружения. Третий был копией только что отправленного в Лондон меморандума сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессена, британского посла, в котором излагались подробности переговоров с турецким министром иностранных дел, где его пытались склонить к объявлению войны Германии. Последний документ являлся предварительным отчетом о решениях, к которым пришли на проходившей в эти дни в Москве конференции министры иностранных дел стран-союзниц Хэлл, Иден и Молотов.

У фон Папена загорелись глаза.

— Убедительно,— проговорил он.— Этот человек весьма красноречиво заявил о своих возможностях. Нам не следует называть его Дьелло, потому что, должно быть, это его имя. Назовем его Цицероном — тоже ведь был красноречивый человек.

С этого момента он стал Цицероном.

Фотодокументы были отправлены в Берлин со специальным курьером. Риббентроп немедленно показал их Гитлеру, и тот сказал, что хотел бы увидеть весь материал, который может достать Цицерон. Риббентроп дал фон Папену указание постоянно держать его в работе — но, если возможно, по более умеренным расценкам. После напряженных торгов Цицерон согласился брать по 15 000 фунтов за каждые двадцать кадров пленки с четкими изображениями. Вскоре эта сумма была снижена до 10 000. Тем не менее, за пять последующих месяцев этот человек положил себе в карман фунтов стерлингов на сумму 1000000 долларов.

Однажды в ответ на многократные расспросы, как ему удается фотографировать так много секретных документов, Цицерон объяснил Мойзишу, что Нэтчбулл-Хьюгессен меломан, и когда он сказал ему, что знает наизусть многие итальянские оперы, сэр Хью был очень доволен. После этого он стал часто просить Цицерона пропеть ту или иную арию, и вскоре тот стал не только его дворецким, но и камердинером. Однажды, когда Цицерон чистил брюки посла, он нашел в одном из карманов ключ от сейфа. Сообразив, что можно извлечь выгоду из забывчивости хозяина, он немедленно сделал дубликат ключа.

Цицерон купил фотокамеру и принялся переснимать самые важные на вид документы из сейфа посла. Обычно он приступал к фотографированию в то время, когда Нэтчбулл-Хьюгессен уезжал из города, но иногда занимался этим и ночью, когда сэр Хью спал.

Мойзиша очаровывала и одновременно отталкивала личность Цицерона: он заявил, что его отца убили англичане, но единственный интерес, который двигал этим человеком, было заработать как можно больше денег. Он стал немецким шпионом только потому, что решил: немцы заплатят за британские секреты больше других. Передаваемая Цицероном информация была просто бесценной для них.

Его фотоснимки британского отчета о Тегеранской конференции содержали подробности обсуждения открытия Второго фронта. Из фотостатических копий докладных записок сэра Хью о Каирской конференции Гитлер узнал, что британцы и русские решили заставить турок вступить в войну.

Фон Папену было поручено путем сочетания взяток и угроз сохранить Турцию нейтральной, и при выполнении этой задачи он, опираясь на информацию Цицерона, перестарался. Нуман Менеменджоглу, антинацистски настроенный министр иностранных дел Турции, стал очень настороженным и наконец сказал Нэтчбулл-Хьюгессену, что, судя по всему, в британском посольстве действует шпион.

Сэр Хью немедленно составил радиограмму, информируя Лондон о подозрениях Менеменджоглу,— копию которой Цицерон перефотографировал и тут же передал в германское посольство. Уайтхолл прислал сложную систему противовзломной сигнализации, которую Цицерон помогал устанавливать. При этом он, конечно, узнал, как ее отключать, так что мог продолжать лазить в сейф посла без риска.

Неожиданно для торжествующих немцев из посольства в Анкаре в апреле 1944 года все это столь чудесным образом налаженное дело рухнуло. В январе Мойзиш взял на работу хорошенькую секретаршу Нелли Капп, которая была дочерью бывшего германского консула в Бомбее. 6 апреля она исчезла. А позднее выяснилось, что девушка, имея антинацистские убеждения, работала на британскую разведку. Она то и выдала Цицерона Нэтчбулл-Хьюгессену.

Вскоре после высадки союзников в Нормандии Турция разорвала дипломатические отношения с Германией и наконец приготовилась вступить в войну на стороне союзников. Фон Папен вернулся в Берлин — в опалу, как он думал,— однако вскоре был награжден, как и его атташе Мойзиш.

Мойзиш сообщил мне, что он только один раз видел Цицерона после его увольнения из британского посольства. Позднее появились слухи, что он эмигрировал в Южную Америку и остался там жить под вымышленным именем.

Людвиг Мойзиш, сознавшийся в занятии допустимой правилами войны практикой шпионажа, избавился от подозрений в военных преступлениях и вернулся в свою деревеньку в Тирольских Альпах.

История шпиона Цицерона имеет ироническое завершение. Большая часть денег (эквивалент более 1000000 долларов), которые ему заплатили нацисты, оказалась фальшивой.

Охваченные отвращением и стыдом жители Европы, пораженные после окончания войны фактами о шести миллионах умерщвленных нацистами евреев, могли испытать некоторое облегчение, узнав, что вместе с тем существовали тысячи европейцев, которые рисковали своими жизнями ради их спасения.

Речь идет о тех мужчинах и женщинах всех национальностей — французах, голландцах, датчанах, норвежцах, бельгийцах, итальянцах, португальцах, а также немцах — которые не могли оставаться в стороне когда другие страдали и умирали.

Эти действовавшие на свой страх и риск защитники и спасители евреев сохранили жизни не менее чем двумстам тысячам беженцев от нацистских преследований, переправив их в безопасные места или спрятав в своих домах. В самом Берлине до конца войны скрывалось пять тысяч евреев, которых постоянно переводили из одного укромного места в другое, и это означало, что в городе, где располагалось главное управление гестапо, в их спасении принимало участие не менее пятидесяти тысяч немцев.

В Дании опасности избежало практически все еврейское население. Во Франции спасли не меньше половины, а в Нидерландах — примерно пятую часть проживавших там до начала войны евреев. Норвежцы также укрыли в безопасных местах тысячи евреев.