Нанами Шионо - Последний час рыцарей

Военачальник повернулся к собравшемуся войску и заговорил:

— Его величество султан милостиво распорядились о том, что после взятия город будет отдан вам на три дня на разграбление. Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад — пророк Его! Завтрашняя битва будет священной войной, одной из тех, что исполнят пророчество Мухаммада. Завтра мы захватим множество христиан и продадим их в рабство по два дуката за голову. Все золото в городе будет нашим! Скоро вы станете богачами! У наших псов будут ошейники из бород греков! Нет Бога, кроме Аллаха, и мы живем и умираем лишь ради любви к Аллаху!

Солдаты закричали и воздели в воздух сабли и копья. Они были убеждены, что Константинополь — богатейший город Средиземноморья. Поэтому распоряжение султана о том, что все богатства будут разделены между ними, подействовало волшебным образом. Скоро эти богатства действительно достанутся им. Теперь, когда их головы очистились от трехдневного поста, они, без сомнения, рано лягут и спокойно уснут.

В это же самое время посол Минотто обратился с речью к своим соотечественникам-венецианцам, собравшимся в венецианском торговом доме. Минотто, решивший подать им пример и потому не отославший из города свою жену и детей, сказал им несколько слов:

— Не важно, смерть или жизнь ожидают нас, но мы должны исполнить наш христианский долг. Я верю, что наша жертва за родину не будет напрасной. Я верю, что наше отечество поймет, почему мы решили поступить так, и отнесется с уважением к нашему решению. Когда начнется битва, станет бесполезно пытаться оставить свои посты. Лучше избрать смерть.

Затем всех венецианцев угостили вином из их страны. Николо, занимавшийся в тот момент раненой рукой Тревизано, немного утешился тем, что это вино, похоже, приносило исцеление.

Колокола константинопольских церквей в тот день звонили непрерывно. Это был не тревожный набат, не долгий величественный перезвон погребальных колоколов. Колокола били так, как обычно звонили к службе, но только очень долго. На Западе такой звон раздавался только в случае смерти папы римского. Но в тот вечер 28 мая константинопольцы под этот бесконечный звон молча направились к собору Святой Софии.

Более чем пять месяцев, с 12 декабря прошлого года, когда состоялось богослужение, ознаменовавшее объединение двух церквей, те, кто был против унии, отказывались заходить в собор Святой Софии, главный храм города. Но сейчас все они были здесь. Вероятно, люди чувствовали, что это будет их последнее богослужение.

Без всяких приказов или увещеваний горожане, вплоть до самых скромных обывателей, начали заполнять огромный круглый центральный зал и широкие боковые приделы. На службе, разумеется, присутствовал сам император, окруженный всей городской знатью. Все официальные лица из Латинского квартала, начиная с посла Минотто, оказались в одном ряду. Службу вели патриарх константинопольский и папский посланник кардинал Исидор. Последнему помогали те самые монахи, которые столь яростно противились унии.

Отсутствовал лишь Георгий.

Проблема объединения двух церквей поглотила полстолетия, и в ней было все — от богословских споров в высших церковных кругах до преодоления взаимной ненависти приверженцев разных исповеданий. Она оставила глубокие шрамы в душах европейцев. Но в ту минуту объединение двух церквей стало реальностью. Когда Исидор благословил братьев, люди в храме, преисполненные религиозных чувств, обнимали тех, кто преклонял колени рядом с ним, не разбирая, православные это или католики.

Когда служба окончилась, все разошлись по домам или вернулись на свои посты.

Юный Убертино направился к Пигийским воротам. В глазах его стояли слезы. Даже далекий от сентиментальности купец Тедальди, возвращаясь на свой пост на стене вдоль императорского дворца, почувствовал, как что-то вскипает у него в груди. Единственным итальянцем, который не смог посетить богослужение в Святой Софии, оказался Николо, который был занят тем, что перевозил свой госпиталь из торгового дома на корабли.

Император пригласил участников военного совета на последнее собрание. Франдзис слышал, как он благодарил их за тяжкий труд и за храбрость, проявленную в бою. Константин выразил особую благодарность за все усилия двум группам итальянцев — венецианцам и генуэзцам. Он знал, что сможет полностью положиться на них, когда настанет час последней битвы, который, как понимал повелитель Византии, уже близок.

Затем Константин обратился к своим подданным-грекам:

— Человек должен быть готов с радостью умереть за свою веру и за свою родину, за свою семью и за своего государя. Сейчас вы должны быть к этому готовы. Я же со своей стороны готов разделить вашу судьбу.

Затем император обошел собравшихся, прося каждого простить ему, если он чем-то их обидел. Константин вы глядел изможденным, но ничто не могло скрыть его прирожденного благородства. Нескончаемый поток слез струился по его лицу.

Все собравшиеся тоже плакали и клялись отдать свои жизни за императора. Как и до того в Святой Софии, люди обнимали друг друга, выказывая искреннее взаимное доверие.

Затем все иноземцы разошлись по своим постам. Несколько византийских дворян присоединились к крестному ходу, несущему икону по городу.

Франдзис присоединился к императору, осматривавшему укрепления на стене, обращенной к суше. Когда с этим было покончено, они повернули своих коней к самой северной башне императорского дворца, а затем поднялись на ее гребень.

Два флага развевались на вечернем ветру у них над головами: золотой двуглавый орел на голубом фоне — флаг Византийской империи, золотой лев святого Марка на красном — флаг Венецианской республики. Огни, зажженные у шатров османской армии под стенами города, создавали море света, распространявшееся до самых Галатских холмов. Огни мерцали и на борту турецких кораблей, которые начали двигаться в море за пределами залива.

Сорокадевятилетний император Константин XI долго смотрел на дрожащие огни, не говоря ни слова. Франдзис, служивший ему более двадцати лет, стоял за спиной у повелителя и тоже молчал. Наконец император обернулся и положил руку на плечо своего верного приближенного.

— Прошу тебя, проверь резервные войска в городе и доложи мне, — сказал он.

Франдзис не хотел отлучаться от своего государя ни на минуту в эти прощальные часы, но не мог заставить себя выразить свои истинные чувства. Он лишь поклонился и спустился по ступеням башни.

Сойдя вниз, он решил выполнить свое задание как можно скорее и поспешить назад, к императору, который собирался защищать военные ворота Святого Романа.

С тех пор он больше не видел императора…