Рудольф Баландин - Клубок вокруг Сталина

20 мая Ворошилов издал приказ о перемещении Уборевича на должность командующего Среднеазиатским военным округом, а Гамарника - на должность члена военного совета того же округа. 22 мая были арестованы Тухачевский и Эйдеман.

Через три дня заключенный № 94 внутренней тюрьмы НКВД подписал признательные показания о руководстве заговором с целью государственного переворота. Этим заключенным был Тухачевский.

28 мая арестовали Якира, на следующий день - Уборевича.

30 мая Политбюро ЦК ВКП(б) постановило отстранить Гамарника и Л.Н. Аронштама, родственника жены Тухачевского, от работы в Наркомате обороны, а также исключить их из состава Военного Совета при наркоме обороны. На другой день в квартире Гамарника раздался револьверный выстрел. Было сообщено о его самоубийстве (по другой версии, его застрелил во время ареста заместитель Ежова Фриновский).

1 июня последовал арест комкора М.В. Сангурского - заместителя командующего Дальневосточным фронтом, пользовавшегося покровительством Гамарника. Через четыре дня был арестован начальник бронетанковых войск Красной армии комдив Г.Г. Бокис.

С 1 по 4 июня проходило заседание Военного Совета при наркоме обороны СССР по делу Тухачевского и его товарищей, обвиняемых не в организации государственного переворота, а в шпионаже и вредительстве. Хотя при этом звучала и фамилия Енукидзе (возможно, Ворошилов и Сталин просто проговорились).

В день окончания совещания Сталина постигло личное горе: скончалась в Грузии его мать Е.Г. Джугашвили. Однако дело "Клубок" было настолько важным, что Сталин даже не присутствовал на ее похоронах, организованных с беспрецедентной пышностью Л.П. Берией.

Вряд ли надо доказывать, что арестованные маршалы и генералы не были ни иностранными шпионами, ни диверсантами-вредителями. По масштабам их личностей это было бы чересчур мелко. Даже сотрудничая с представителями других государств, главным образом Германии, они сохраняли самостоятельность и надежды стать во главе СССР и его вооруженных сил.

Якир сразу же после очной ставки с арестованным ранее Корком, как сообщили в 1989 году "Известия ЦК КПСС", "написал заявление Ежову, в котором признал себя участником заговора, и что в заговор его вовлек Тухачевский в 1933 году. Уборевич, категорически отрицавший свое участие в шпионаже и вредительстве, показал, "что заговор возник в 1934 году и тогда же его вовлек в заговор Тухачевский".

В недавно вышедшей книге Н.А. Зеньковича "Маршалы и генсеки" опубликованы показания Тухачевского, написанные им во внутренней тюрьме НКВД. По крайней мере, значительную их часть можно считать правдивой.

Он писал, что переворот первоначально планировался на декабрь 1934 года. Его пришлось отложить, потому что произошло покушение на Кирова, в этой связи возникла волна негодования у населения, и эта реакция вызвала опасения заговорщиков. (По-видимому, сказалось и то, что была усилена охрана руководителей государства.)

Молотов утверждал, что попытки произвести государственный переворот (покушение на Сталина?) были и в 1935, и в 1936 годах. Есть версия о попытке переворота 1 мая 1937 года. Во всяком случае, в тот день было отмечено, что на поясе наркома обороны Ворошилова был револьвер в кобуре, чего не наблюдалось никогда ни раньше, ни позже.

Нераспутанный "Клубок"

Казалось бы, в связи с арестами большого количества подозреваемых в заговоре и тем более их признаниями, "Клубок" должен был быть полностью распутан. Однако этого не произошло, по-видимому, тогда, так же как до сих пор остаются оборванные и спутанные нити, связанные с заговором.

Сложности возникают уже потому, что выяснилось существование не одного, а вроде бы трех заговорщицких групп, у которых могли быть разные цели и большинство из членов которых могли вовсе не знать о существовании еще двух групп. Более того, многие из причисленных к заговорщикам могли быть просто "сочувствующими".

Во все три группы входил как будто один лишь Тухачевский, а об их существовании знать еще мог только Ягода и кто-нибудь из его ближайших сотрудников. Все эти обстоятельства безусловно запутывали расследование.

Деликатность этого дела была еще и в том, что оно выводило на зарубежные связи. Одна из наиболее прочных нитей заговора вела в Германию. В тот период СССР не желал обострять отношения с этой страной, которая стала направлять свои агрессивные устремления на государства Центральной и Западной Европы, остерегаясь вступать в конфронтацию с Советским Союзом, имея ненадежные тылы и недружественных соседей.

Вот один из примеров того, как освещался в германской прессе заговор советских военачальников:

"Обвинения против Тухачевского были собраны полностью и объявлены в присутствии всех Народных комиссаров: Тухачевский готовил переворот для того, чтобы объявить национальную военную диктатуру во главе с самим собой... Ни один человек никогда не узнает, что происходило на процессе...

Наводит на размышления тот факт, что к Тухачевскому присоединились три таких известных представителя младшего поколения, как Уборевич, Якир и Эйдеман. Если при этом еще учесть самоубийство Гамарника, который отвечал за политическое состояние армии и также принадлежал к младшему поколению, то дело становится еще более серьезным.

Тухачевский хотел быть "русским Наполеоном", который, однако, слишком рано раскрыл свои карты, либо же, как всегда, его предали в последний момент".

Здесь, как видим, все представлено прежде всего как некий конфликт "двух поколений" военачальников, а также результат личных амбиций Тухачевского.

Не исключено, что даже такие высокопоставленные заговорщики, как Якир, не предполагали, что готовится военный переворот с убийством Сталина и его соратников (или делали вид, будто они об этом не догадываются). Во всяком случае, на это может навести заявление И.Э. Якира

И.В. Сталину от 9 июня 1937 года. В нем, помимо всего, говорится:

"Родной близкий тов. Сталин. Я смею так к Вам обращаться, ибо я все сказал, все отдал, и мне кажется, что я снова честный, преданный партии, государству, народу боец, каким я был многие годы.

Вся моя сознательная жизнь прошла в самоотверженной честной работе на виду партии, ее руководителей - потом провал в кошмар, в непоправимый ужас предательства...

Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства...

Теперь я честен каждым своим словом, я умру со словами любви к Вам, партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма".

Письмо наводит на некоторые размышления. Оно несколько истерично, что вполне оправдано. Вряд ли оно лицемерно во всем, и выражение "я умру" звучит вполне реалистично, а не аллегорически. Почему бы перед смертью признаваться в любви к тому, кто санкционировал смертный приговор? Надежда на помилование? Якир не был настолько наивным или потерявшим разум от страха, чтобы не понимать, что это невозможно.