Сборник статей - Прогулки по Москве

Удивительно удачно вписался в консерваторский дворик памятник П. И. Чайковскому – последняя работа Веры Мухиной (1954).

«Могучая кучка наша романтическое движение. У таких гениев, как Бородин, Мусоргский и Корсаков, многое идет от романтизации. Романтизация своего прошлого, романтизация предания – без этого нация не может существовать».

Одно из красивейших зданий московского классицизма конца XVIII века (дом 11) занимало до революции Синодальное училище певчих – центр музыкального образования до консерватории, – объединенное с ней в 1919 году.

Московская консерватория разместилась на Большой Никитской, 13, во дворце знаменитой княгини Екатерины Дашковой, сподвижницы Екатерины Великой, президента Академии наук России. Позже дворец перешел к графу Воронцову (это он был генерал-губернатором Одессы в то время, когда там отбывал свою ссылку Пушкин).

Здание перестроили специально для занятий, оборудовали Большой концертный зал для музыкальных вечеров – его великолепная акустика создана с помощью системы пустотелых керамических емкостей, вмонтированных в свод. Крылья здания, обнимающие глубокий парадный двор, полукруглый вход и два нижних этажа, сохранились в том виде, какими они были при княгине Дашковой.

Перед входом в Большой зал установлен памятник П. И. Чайковскому. Вдохновенное лицо, поразительное портретное сходство. Правая рука с карандашом готова записать музыкальную фразу, левая по-дирижерски отбивает ритм. На бронзовой решетке отлиты начальные строки самых известных мелодий Чайковского, симметрично расположены вензеля с инициалами «П.Ч.» и даты жизни композитора: 1840–1893. Каменное основание решетки – полукруглая скамья, на которой раньше так любили отдыхать москвичи.

Из окон этого храма Гармонии зимой и летом слышна музыка. А композитор и профессор – и вслед за ним все, кто проходят мимо Большой Никитской, 13, – внимательно прислушивается к ним…

Любят москвичи рассказывать про свой город всякую небывальщину. Нет-нет, да и прочтешь в газете очередную версию происхождения Москвы или услышишь где-нибудь необыкновенное предание о событиях далекой старины. Маститые ученые-краеведы, уставшие от досужих сплетен, в сотый раз опровергают очередной московский миф, а он живет и только еще пышнее расцветает новыми подробностями, создавая то неуловимое, что называется духом города…

В мире московских легенд я впервые очутился будучи студентом Московского инженерно-строительного института. Одно из многочисленных помещений alma mater располагалось на стыке двух Басманных (Старой и Новой) в старинном дворянском особняке с большим, в два этажа, портиком и изящной ротондой. Внутри дом поражал своеобразной архитектурой – смесью барской усадьбы и учебного заведения. За два с половиной столетия архитекторы (талантливые и не очень) так перестроили здание, приспосабливая его к нуждам многочисленных владельцев, что невольно превратили его в лабиринт, который с успехом мог конкурировать со знаменитым Критским. Жизнь била ключом. То здесь то там сновали измученные Тезеи-студенты, силясь в бесконечных коридорах, коридорчиках и тупиках отыскать Минотавра-профессора, чтобы сдать наконец-то зачет. Даже на лекциях здесь царила особая атмосфера. Преподаватели, видимо, проникнувшись духом дома, иногда отвлекались от темы занятий и выплескивали на наши усталые головы поток историй одна фантастичнее другой.

Рассказывали о первом владельце дома Якове Брюсе – ученом, маге, алхимике, шокировавшем своих современников полетами над ночной Москвой и всякими волшебными превращениями. Говорили о другом обитателе дома – сумасшедшем графе, якобы повесившем вместо входной двери крышку от гроба, дабы отвадить непрошеных гостей. Особенно популярна была история про одного дотошного студента, который, сосчитав число окон по фасаду здания, а затем внутри аудиторий, нашел несоответствие: на улице было на одно больше, что по логике означало наличие еще одной – потайной – комнаты. Да еще по коридорам частенько ходили люди с непонятными приборами и исследовали стены. По словам всезнающих студентов, они искали замурованную где-то в толще конструкций рукопись «Слова о полку Игореве». Было от чего прийти в замешательство.

На деле все оказалось гораздо прозаичнее. Не жил здесь волшебник Брюс, так как умер в 1735 году, еще до постройки дома. «Гробовая доска» оказалась остатками солнечных часов, украшавших некогда барскую усадьбу. История про «потайную комнату» еще в XIX веке ходила среди учащихся 2-й гимназии, располагавшейся в этом доме до революции. Люди с приборами оказались просто рабочими, проверявшими на прочность стены старого здания.

Но все это не столь уж важно, ведь тогда эти легенды сделали для меня каждый приход в «дом на Разгуляе» событием, помогли открыть для себя настоящую, живую историю московского дома…

А. И. Мусин-Пушкин

Тот самый дом

А «Слово о полку Игореве», как оказалось, все-таки было в этих стенах.

Хранил это сокровище русской литературы в своей коллекции древних рукописей реальный владелец дома – археограф, историк, филолог граф А. И. Мусин-Пушкин. И не только хранил, а с любовью перевел с древнерусского и издал в 1800 году немалым в то время тиражом 1200 экземпляров.

Книгу быстро раскупили. Пророческим стал призыв неизвестного автора «Слова» к объединению русских людей перед лицом опасности: через 12 лет грянула война. События осени 1812 года оказались роковыми в судьбе ценнейшей рукописи. Она погибла в графском доме вместе с остальной библиотекой в знаменитом пожаре Москвы. Не мог поверить старый граф, что Москву сдадут Наполеону – не стал вывозить любимую коллекцию из осажденного города. Вместо этого уехал в ярославское имение, чтобы на собственные средства собрать ополчение из крепостных крестьян.

Тяжело примириться с такой потерей. Но так устроен человек, что даже спустя многие десятилетия то и дело находятся энтузиасты, мечтающие отыскать заветную рукопись в еще не открытых тайниках «дома на Разгуляе». И, я верю, найдут – ведь «рукописи не горят».