Лев Лурье - Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка

Земляческие связи многое значили и в трудовых конфликтах. Вот полицейское описание стачки на кирпичном заводе Липина: «Семь человек рабочих сделали между собою стачку … оказалось, что все семь человек – крестьяне одной губернии, уезда и волости, а именно Смоленской губернии, Гжатского уезда, Липецкой волости, и что главными зачинщиками стачки были крестьяне Петр Кузьмин и Еким Григорьев. Из них первый рассказывал остальным рабочим, что он три года сряду работает на кирпичных заводах, и каждый год в середине лета уходил безнаказанно» [287]. Другой пример – забастовка рабочих на строительстве памятника Екатерине II – все семеро ее зачинщиков оказались земляками из Тверской губернии, Новоторжского уезда: четверо – деревни Осташкова, двое – Клима, один – Селихова [288].

Деревенские обычаи сохранялись в рабочей среде долго: на заводе Варгуниных, как в деревенскую страду, стряпки приносили обед рабочим артелям прямо в цех. Среди путиловцев популярны были разговоры о разрыв-траве, нечистой силе, оживших мертвецах [289]. На заводе Посселя работницы отмечали «Семишник» на Смоленском кладбище – «выпьют, а потом поют и пляшут» [290].

Таким образом, в жизни промышленных рабочих землячества играли определенную роль, как и в жизни ремесленников. Но это сходство заканчивалось на этапе, который в ремесле отмечается переходом от мальчика к подмастерью или приказчику. Для торговых служащих и ремесленников и на этом «взрослом» уровне земляческие связи оставались исключительно важными: земляки были, прежде всего, членами своего клана. А вот для промышленных рабочих разница между профессиональными пролетариями высокой квалификации и собственно рабочими, не утерявшими еще связи с деревней, была важнее, чем их возможные земляческие связи.

Здесь могло играть роль несколько обстоятельств. Во-первых, на промышленных предприятиях работало значительно больше рабочих, чем в лавке, трактире или ремесленной мастерской. В результате рабочий поневоле сталкивался не только и не столько с земляками, и земляческие связи, зачастую только усиливавшиеся в столичном «малом бизнесе», на многотысячных заводах со временем слабели.

Во-вторых, большинство столичных заводов, в отличие от работодателей-торговцев, владельцев ремесленных мастерских, трактирщиков, не обеспечивало рабочих жильем. Поэтому промышленные рабочие были вольны выбирать себе нары, угол или комнату сами. Их соседями могли быть и не земляки. Так как городской транспорт в Петербурге был дорог и недостаточно развит, рабочие селились поближе к заводу, а заводы были расположены недалеко друг от друга. В результате в городе появлялись относительно гомогенные по социальному признаку районы, заселенные по преимуществу рабочими (Выборгская сторона, Невская и Нарвская заставы, южная сторона Обводного канала к западу от Балтийского завода и другие). Таким образом, вне завода промышленные рабочие жили и проводили досуг среди своих товарищей по классу вне зависимости от их земляческих корней. Ремесленники же оказывались изолированы в той же немногочисленной среде сослуживцев-земляков, с которой проводили свой рабочий день. Они больше держались за земляков и из опасения потерять работу.

Между тем, в Петербурге при высокой безработице всегда ощущался недостаток опытных станочников, механиков, наладчиков, слесарей. Характерный случай, зафиксированный мемуаристом: 1912 г., мальчишки 15-ти лет – фрезеровщики, изгнанные за драку с мастером с Металлического завода, и группа взрослых крестьян Вятской губернии одновременно «от проходной» пытаются устроиться на машиностроительный завод. Мальчишек берут немедленно, с оплатой 3 рубля в день, крестьянам отказывают [291].

Уже в 1879 г. земский статистик Петербургского уезда отчетливо чувствует разницу между мастеровыми, «специальность которых требует предварительной подготовки в течение нескольких лет» и «фабричными рабочими, работа которых не требует долгой подготовки и большого навыка, и которые очень часто, работая на фабрике только известную часть года, например зиму, на лето отправляются на родину» [292].

По наблюдению Г. В. Плеханова, рабочие высокой квалификации в материальном отношении жили много лучше, чем студенты: в светлых, просторных комнатах, покупали книги, пили хорошее вино, одевались как франты. К крестьянам и фабричным они относились презрительно. Отношение их к своим деревенским родителям принимали порою трагический характер. Потомственные рабочие, подростки особенно активно проявляли себя и при забастовках [293].

Разницу между коренными рабочими и рабочими-крестьянами описывал и мемуарист из пролетарской среды: «В то время как мастеровой по большей части разорвал всякую связь с деревней и окончательно поступил в состав "армии промышленности", чернорабочий всячески поддерживает эту связь, высылая в деревню время от времени более или менее крупные суммы денег… Получая 60–70 копеек поденной платы и понимая, что его в любой момент могут уволить, он чувствует, что деревню не надо бросать» [294]. Но по мере профессионализации связи с деревней слабеют.

Зарабатывая рублей 30–35 в месяц, рабочий не так уж охотно посылал деньги в деревню, и мне часто приходилось слышать о неудовольствии между родителями, живущими в деревне, и детьми, работающими на заводах. Нередко дело доходит до суда: из-за того, что сын не хочет посылать отцу денег, отец не выдает ему паспорт. Исключение составляют только те, кто, имея в деревне много земли и хорошее хозяйство, не был связан необходимостью высылать родным деньги. Остальным нет от деревни никакой выгоды, а только одни убытки… для них вся связь с деревней сводится к выписке паспорта и к уплате налога на землю» [295].

Между кадровыми рабочими и фабричными новичками возникал видимый конфликт. Как писал путиловец, «старая мастеровщина считала неквалифицированного рабочего человеком случайным в своей среде; рабочих, не усвоивших своей специальности, пренебрежительно называли "мастеровыми по хлебу"… Только хорошо работавший по своей специальности мог оказывать на окружающих нужное влияние» [296].

У «недавних крестьян, людей по большей части неграмотных… грубые нравы, матерщина слышалась постоянно. Молодежь хвастала своими похождениями в кабаках и в других заведениях. Квалифицированные рабочие: ловкие движения токарей… несомненное чувство собственного достоинства, меньше унизительной неряшливости и грубости» [297].

Это различие сказывалось и во время трудовых конфликтов: «Бастовать! … Они взяли да и уехали в деревню, а мы-то остались на бобах… мешают они рабочему делу, для них потребность в союзах не сказывается в такой степени, как на нас» [298].