Сергей Нефедов - История России. Факторный анализ. Том 2. От окончания Смуты до Февральской революции

рис. 2.1. Рост численности населения Центрального и Черноземного регионов (млн.). [515]

Южные помещики из числа высшей знати владели обширными пространствами незаселенных земель – и чтобы привлечь на них поселенцев, они предоставляли им льготы и укрывали беглых. И. Т. Посошков писал, что у знатных землевладельцев на Юге населены беглыми крестьянами «целые села великие». Князь А. Д. Меньшиков в своих трех огромных вотчинах требовал с крестьян лишь небольшой оброк: в переводе на хлеб около 2–3 пудов с души. [516]На юге Черноземья, в Воронежской и Курской губерниях такой уровень оброков сохранялся и в 1760-х годах. Крестьяне на Черноземье имели большие наделы, около 2,5 десятин пашни на душу. [517]«Великое число земель и легкая работа дают способ земледельцам великое число земли запахивать, – писал князь М. Щербатов, – так что во многих местах они четверть жатвы своей отдают приходящим из Московской губернии за то, что помогают хлеб их убирать». [518]О найме работников «немалой платой» говорят и ответы на Сенатскую анкету 1767 года из Тамбовской губернии. [519]

Около половины населения южных губерний составляли однодворцы, которые прежде несли пограничную службу в драгунских полках, затем в ландмилиции, а после ее расформирования (в 1780-х годах) превратились в государственных крестьян. Топографическое описание Курской губернии 1784 года говорит, что средний двор государственных крестьян имел 5 лошадей, 5 коров и чистый сбор в 300 пудов хлеба – в 3–4 раза больше, чем нужно для потребления. По ответам на анкету Вольного экономического общества 1765 года в Острожском уезде Воронежской губернии у средних крестьян было 5 – 15 коров, а у зажиточных – 15–50 коров (для сравнения: во Владимирской губернии на двор приходилась в среднем 1 лошадь и 1 корова). [520]

О жизни тех времен повествуют рассказы стариков, записанные священником из села Ольшаницы (Орловская губ.) в 1850 году: «Старики со слезами вспоминают золотой век, когда предки их жили без нужды и без горя. Денег было мало, и они были почти не нужны. Продавая за 3 алтына меру пшеницы за 300 или 400 верст, они клали алтыны в горшки. Из алтынов составлялись у них сотни рублей. Кто имел 100 рублей, считался богатеем беспримерным. „Не наживи, – говаривали, – 100 рублей, а имей 100 друзей“. Пчеловодство, множество хлеба и скота дозволяли варить для себя мед, пиво, водку и делали стариков роскошными без всякого ущерба для их состояния. „Поглядел бы, – говорили они, – на тогдашние праздники. То-то ли бы было! Бывало, выставят на стол меду кисейного, пресного, перегонного, пива, а вина-то – хоть залейся!“» [521]

Высокий уровень жизни на Черноземье объяснялся сравнительно высокой урожайностью и легкостью обработки почв: на обработку десятины ржи здесь требовалось почти вдвое меньше времени, чем в Центральном районе. [522]Попытаемся приблизительно оценить продуктивность десятины черноземных полей. Во второй половине XVIII века высев ржи составлял около 10 пудов на десятину, высев овса – около 12 пудов. Урожайность в середине столетия составляла сам-4,6 для ржи и сам-4,2 для овса, [523]и в среднем десятина давала примерно 25 пудов чистого сбора (а в нечерноземных областях – 15 пудов). Без привлечения наемной силы крестьянин мог обработать (и обрабатывал в XIX веке) 2,2–2,5 десятины черноземной пашни на душу населения. [524]Следовательно, на одного крестьянина (крестьянку), при условии полной отдачи сил приходилось 55–62 пуда! Крестьянину же было вполне достаточно 20 пудов, и ему было некуда девать такое количество зерна: ведь везти приходилось за 300–400 верст. Таким образом, становится понятной легенда о золотом веке, ходившая среди крестьян Черноземья – а также и то, что в действительности, как показал Л. В. Милов, крестьяне в те времена не обрабатывали полностью своих больших наделов: [525]это было просто ненужно. Становится понятным также и то, какую огромную выгоду могла принести помещикам организация товарного производства зерна на Черноземье – если в центральных областях максимальная рента составляла 7–9 пудов с души, то в черноземных областях она могла составлять 15, 20 и более пудов!

Легенда о золотом веке повествует о патриархальных временах, когда на Юге еще не было товарного производства хлеба и барщинных латифундий. В 20-е годы XVIII века общий объем хлебной торговли оценивался лишь в 2,5 млн. пудов [526]– это было до начала промышленной специализации Центра, когда промысловые села стали кормиться хлебом Черноземья. В 30-е годы поставки с Юга возросли; они осуществлялись гужевым транспортом из ближайших к Центру тульских и рязанских черноземных районов, а также водным путем: в 1737 году в Москву было доставлено 1 млн. пудов зерна из Орловской губернии. [527]По некоторым оценкам, в 1730-х годах общая масса товарного хлеба (с учетом винокурения) достигла 10 млн. пудов. [528]Как отмечают И. Д. Ковальченко и Л. В. Милов, в 1740 – 1750-х годах происходило формирование Московско-Черноземного регионального хлебного рынка, и стремительно рос товарный оборот хлеба.

В 1780-х годах реализация товарного хлеба лишь по двум черноземным губерниям, Орловской и Курской, оценивается в 24 млн. пудов. [529]Очевидно, именно поставками с Юга объясняется наблюдавшееся в это время падение цен на рожь в Центральном районе: эти цены уменьшились со 110 копеек за четверть в среднем в 1741–1750 годах до 87 копеек в 1751–1760 годах. [530]

Налаживание хлебного снабжения способствовало выходу Центральных областей из состояния Сжатия, в котором они находились на протяжении 1720 – 1730-х годов. Вероятно, некоторую роль сыграло и отмечавшееся в это время увеличение урожайности (см. таблицу 2.1). В 1740 – 1750-х годах население Центра снова стало расти (рисунок 2.2), хотя темпы роста были меньше, чем на Юге. Антропометрические данные говорят о некотором увеличении роста рекрутов, родившихся в 1740-х годах – то есть об увеличении потребления. [531]

рис. 2.2. Темпы роста населения по регионам (%) [532]

В результате увеличения поставок с Юга крестьяне Центрального района получили возможность заниматься промыслами и обменивать ремесленные изделия на черноземный хлеб. В Московской губернии стали расти промысловые села, в Измайловском, Покровском, Тайнинском развивается текстильное производство, в Гжельской волости – производство посуды. По некоторым подсчетам, к 1760-м годам до двух третей крестьянского населения Московского уезда наряду с сельским хозяйством занималось домашними промыслами. Крестьяне стали конкурентами посадских ремесленников и купцов-мануфактуристов, которым традиционно принадлежало исключительное право заниматься торговлей и ремеслами; помещичьим крестьянам разрешалось торговать лишь съестными припасами с возов. Купцы и посадские люди подавали жалобы на крестьян, нарушающих эти правила, и в начале 1750-х годов было издано несколько строгих указов, по которым никому, кроме настоящих «фабрикантов», не разрешалось вырабатывать промышленные товары. Однако крестьянское производство ремесленных изделий не только продолжало существовать, но и расширялось. В конечном счете ряд указов, изданных в начале правления Екатерины II, дозволил крестьянам свободно заниматься ремесленной и промышленной деятельностью. [533]