Яков Рабинович - Почему евреи не любят Сталина

В спектакле речь шла о разоблачении детьми шпиона, проникшего в квартиру, чтобы завербовать их. В школьных учебниках мы по указанию учителей вычеркивали имена и заклеивали портреты «предателей», предварительно изуродовав их лица чернилами. Газеты смаковали подробности процессов над троцкистско-зиновьевско-бухаринско-рыковскими «бандами». На выборах в Верховный Совет СССР первого созыва в Киеве баллотировался дважды Герой Советского Союза Яков Смушкевич, а через два года его расстреляли как врага народа. В моем ближайшем окружении репрессиям никто не подвергся, но в годы эвакуации я встречал в Красноярске много спецпоселенцев, испытавших на себе ужасы ГУЛАГа. Лишь спустя годы мне стало ясно, что тотальный террор понадобился Сталину для устрашения и истребления свободомыслящих и переключения энергии остальных на борьбу с классовыми врагами.

Детвора из сравнительно благополучных семей чувствовала себя беззаботно «в этой юной прекрасной стране», несмотря на убожество коммуналок, зловоние дворовых уборных, скудость прод— и промтоваров в магазинах и унылое однообразие игрушек. Моим родителям не по карману было покупать мне и сестре шоколадки, пирожные, апельсины. Только под Новый год за их же деньги Дед Мороз раздавал нам кулечки с дешевыми конфетками, мандаринами и грецкими орехами. Время первых «сталинских» пятилеток воспринималось не только детьми, но и многими взрослыми с наивным восторгом как сплошной триумф социализма. Пропаганда тщательно замалчивала провалы авантюрных планов, зато крикливо рекламировала Днепрогэс, Магнитку, Кузбасс, автотракторные гиганты и московское метро, стахановцев и ударников, эпопеи полярников и рекордные авиаперелеты.

Олова из оперетты Кальмана, пожалуй, точно выражают мой экстаз по отношению к «лучшему другу советской детворы». Расправившись с оппозиционерами, Сталин превратил скромную должность генерального секретаря в высший пост партийно-государственной иерархии, став единоличным пожизненным диктатором гигантской империи. С его подачи мощный агитпроп повседневно навязывал населению священный образ «великого ученика и верного соратника Ленина, гениального продолжателя его дела». В этой идеологической обработке масс активно участвовали все средства массовой информации и виды искусства. На фасадах домов и стенах учреждений висели славящие вождя транспаранты и портреты, на которых он в неизменном френче с трубкой в руке приветливо улыбался народу или задумчиво смотрел вдаль. Прижизненные памятники Сталину устанавливались повсюду. Его имя носили 8 городов и 39 селений, площади и проспекты, заводы и колхозы, даже на Памире был пик Сталина. О нем слагались поэмы и кантаты, по радио гремели песни: «Сталин — наша слава боевая. / Сталин — нашей юности полет. / С песнями, борясь и побеждая, / Наш народ за Сталиным идет». О том же заливался украинский хор: «Хай шумить земля пiснями / В цей крилатий гордий час! / Воля Ста лiна iз нами, / Слово Сталiна мiж нас!» Это был целенаправленный гипноз, превращавший граждан в марионеток, порождавший слепой фанатизм, в первую очередь — среди молодежи.

Я с обожанием слушал в кинотеатре весь доклад Сталина о проекте Конституции СССР, не замечая ни его тусклого голоса с грузинским акцентом, ни рябого лица и низкого роста. Не понимая большей части того, что он говорил, от души хлопал и смеялся его «шуткам» вместе с делегатами съезда и кинозрителями. В исторических фильмах Сталин все более вытеснял и затмевал Ленина, а кое-где сам вершил судьбы революции. Под сталинское обаяние попали не только многие советские, но и зарубежные литераторы. Г. Уэллс писал: «Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего темного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснить его огромную власть в России». А когда я прочел книгу А. Барбюса «Сталин», то под ее влиянием разразился стишком:

«В сапогах, в шинели серой / постоянно ходит он. / На лице с улыбкой доброй / и могуч он, и силен. / Его имя — славный Сталин. / Тихо, скромно он живет / и к победам величайшим / всех трудящихся ведет. / Пусть живет наш вождь великий, / друг, учитель и отец, / и советской знаменитой Конституции творец!» Школьное начальство благосклонно отнеслось к моему опусу и разрешило декламировать его на утреннике, посвященном 60-летию вождя.

В первый класс я пошел в зловещем 1937-м, когда вовсю свирепствовал сталинский террор. К тому времени еврейские школы в Киеве закрыли, и я попал туда, где обучение перевели на русский язык. Директор, в черном костюме, со строгим лицом, вводил меня в трепет, несмотря на то что он был отцом моей одноклассницы Сталины, названной в честь вождя. Девочка с красным бантом ни с кем не дружила, талантами не блистала, но неизменно получала высшие оценки. При немцах она с матерью осталась в Киеве, а после войны я встретил ее и окликнул: «Привет, Сталинка!» Но в ответ услышал: «Меня зовут Люда». Спустя два года выяснилось, что она вернула себе прежнее имя. А когда был разоблачен культ личности, я подумал: «Ну и как тебя теперь величать?» В третьем классе нас на торжественной линейке оптом приняли в пионеры, и мы дружно прокричали клятву: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю твердо и неуклонно бороться за дело Ленина — Сталина!» На моих похвальных грамотах неизменно соседствовали лица обоих кумиров.

Регулярно читая ослепшему дедушке Иделю газетные новости, я приобщался к политике. Дед, проштудировав не только Тору, но и фолиант «Всемирной истории», скептически комментировал официальные сообщения, когда мы с ним бурно обсуждали актуальные темы. Я рассказывал ему содержание антифашистских фильмов, мы негодовали по поводу преследований евреев и коммунистов в Германии, но оба понятия не имели о роли Сталина в развале антифашистских народных фронтов в странах Европы. Мы с дедом пришли к выводу, что попустительство Гитлеру до добра не доведет. С надеждой ловили скупую информацию о переговорах СССР с Англией и Францией насчет создания союза против агрессора, и вдруг узнаем, что контакты прерваны. Откуда нам было знать, что западные демократии страшились ультралевого радикализма Сталина не менее, чем ультраправого экстремизма Гитлера? Тем более ошеломила нас весть о заключении пакта о ненападении и договора о дружбе между СССР и Германией.

Мудрый дедушка утверждал, что Сталин совершил ошибку, поверив коварному фюреру, но и он не предполагал, что оба диктатора тайно сговорились о разделе сфер влияния в Восточной Европе. Через неделю немцы напали на Польшу, а Советский Союз, идя «навстречу пожеланиям населения», оккупировал Западную Украину и Белоруссию, Прибалтику и Бессарабию. Заявления нашего правительства я принимал за чистую монету, а дед сравнил «освободительные походы» наших войск с колониальными войнами царизма.