Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе - Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Биограф Витте Т. Лауэ удачно описал национальную программу Витте таким образом: «Строительство железных дорог плюс капитализм плюс золотой стандарт равно быстрая индустриализация» {300} . Идея состояла в том, что для создания производственного сектора государство должно одновременно строить железные дороги, которые будут стимулировать национальную угольную и сталелитейную промышленность, а также машиностроение, поощрять инициативу с помощью правительственных займов и протекционистских тарифов и укреплять доверие к рублю. Возможно, такой подход не отличался радикально от того, что предлагали Бунге и Вышнеградский. Однако новым было непоколебимое упорство, с которым Витте взялся за дело. Французский историк отметил: «На самом деле мы не можем назвать Витте отцом индустриализации в России. Однако неоспоримо то, что он значительно ей способствовал, систематически осуществляя целый ряд мер, которые до того предпринимались только робко и фрагментарно» {301} .

Если Витте считал своим самым большим достижением золотой стандарт, то большинство русских людей запомнили его в связи с Транссибирской железной дорогой. Идея соединить рельсами Тихий океан и Европу была не нова. Такие предложения уже обсуждались в Петербурге вскоре после того, как Россия получила от Китая новые тихоокеанские земли в 1860 г. {302} . Однако огромные расстояния, которые было необходимо охватить, делали этот проект слишком дорогим для непрочных российских финансов. Согласно наиболее авторитетной оценке, строительство 8000 км железной дороги обошлось бы в 362 млн. руб. — огромная сумма для имперской казны, в которую поступало менее миллиарда рублей в год {303} . Неудивительно, что три министра финансов, предшествовавших Витте на этом посту, категорически возражали против этого плана.

На деле Александр III сначала одобрил строительство железной дороги из стратегических соображений, а не из экономических. Резкое ухудшение отношений с Пекином во время его правления обнажало слабость Петербурга на Дальнем Востоке. Русские генералы понимали, что при отсутствии эффективного способа переброски армии на Тихий океан этот регион будет крайне уязвимым, если вдруг китайские власти решат вернуть себе провинции, которые они потеряли двадцатью годами раньше [38]. В 1886 г., после получения тревожных сообщений от двух генерал-губернаторов в Восточной Сибири об их отчаянном положении, император объявил: «Пора, давно пора» {304} . Даже имея санкцию императора, железная дорога все равно сталкивалась с колоссальным сопротивлением чиновников, особенно со стороны Вышнеградского. Только когда Витте занял его место, осуществление этого предприятия стало реальным.

Новый министр финансов приступил к осуществлению проекта с большим рвением. Чтобы финансировать строительство, он брал большие займы на Парижской фондовой бирже. Александр III очень кстати только что заключил союз с Французской республикой, что значительно упростило доступ к ее рынкам капитала. В то же время Витте обеспечил политическую поддержку, организовав Комитет Сибирской железной дороги, в который вошли влиятельные чиновники, и предусмотрительно договорившись, чтобы во главе его стоял цесаревич Николай {305} . Несмотря на огромные трудности, обусловленные суровыми климатическими условиями, труднодоступной местностью, дефицитом квалифицированной рабочей силы, некомпетентностью чиновников и самими масштабами этого грандиозного предприятия, уже к 1901 г. Москву и Владивосток связала какая-никакая железная дорога [39].

Дальневосточные проекты Витте в конце концов вышли за пределы Сибири. В 1896 г. министр финансов успешно провел переговоры о возможности существенно срезать путь для Транссибирской магистрали через китайские территории в Северной Маньчжурии. Двумя годами позже, когда российские военные корабли захватили два порта на полуострове Ляодун в Южной Маньчжурии, он также договорился проложить рельсы к новым владениям. Эти новые железнодорожные линии в Маньчжурии дополнялись большим количеством других предприятий в северном Китае, включая Русско-китайский банк, речной и океанский флот и даже новые города, такие как Харбин, с охраняющим их пограничным войском, — и все это под эгидой министра финансов. В какой-то момент казалось, что амбиции Витте на Востоке не знают границ. Александр Извольский едва ли преувеличивал, когда писал, что Сергей Юльевич видел себя русским подобием строителя Британской империи Сесиля Родса, создавая подобно тому «настоящее королевство, где он был сам себе хозяином» {306} .

По мнению современников, Сергею Витте недоставало последовательной идеологии. Его резкие повороты в политике, склонность к интригам и стремление к расширению сферы своего влияния, а также явная нечестность заставляли многих считать, что поступки этого политического деятеля диктовались исключительно его собственным честолюбием. Вновь процитируем Извольского: «Его политические и экономические концепции… в действительности не проистекали из целостного понятия о государстве или законах, управляющих человеческими отношениями» {307} . Экономист и публицист Петр Струве говорил про Витте: «Он был по своей натуре беспринципен и безыдеен…» {308} Однако действия министра финансов и его сочинения показывают, что в своей политике он руководствовался ясной логикой.

Наиболее отчетливое изложение идей Витте можно найти в курсе лекций, которые он прочитал младшему брату царя и (на тот момент) наследнику престола, великому князю Михаилу Александровичу в 1901 и 1902 гг. В 1900 г. император заболел тифом, и казалось целесообразным, чтобы министр финансов преподал наследнику базовые знания об экономике и государственных финансах — на тот случай, если произойдет худшее. Опубликованные впоследствии под названием «Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве», эти заметки Витте представляли собой яркий манифест, призывающий к модернизации по европейскому образцу {309} .

Особое внимание министра финансов к западным представлениям о прогрессе отнюдь не удивительно. Он учился в университете в 1860-х гг., а российские шестидесятники были чрезвычайно бунтарским поколением, как и студенты в Америке сто лет спустя. Страстные поклонники прогресса и материализма, провозгласившие примат науки, они прозывались нигилистами за свое яростное отрицание всех традиционных представлений. Иван Тургенев неплохо карикатурировал этот тип в романе «Отцы и дети», герой которого Базаров — суперпрагматичный студент-медик — поэзии и романтической любви предпочитает вскрытие лягушек. Хотя Витте и презирал скандальные выходки своих экстремистски настроенных университетских сокурсников, то время наложило свой отпечаток на студента-математика. Периодически отдавая дань уважения славянофильским представлениям об особенной роли России, министр финансов все же твердо обосновался в лагере западников [40].