Михаил Шевердин - Колесница Джагарнаута

- Откуда столько?

- Борода есть и у козла, - усмехнулся Аббас Кули, - усы есть и у кошки. Но вы никогда не спрашивали, хозяин, сколько людей ишачит на вас, сколько подставляет свою башку под пули ради того, чтобы краны и туманы звенели в вашей суме, хозяин. Но дни идут, и время удовольствий проходит, подобно ветерку. Весь астан - крестьяне, и пастухи, и кочевники-джемшиды, и бербери, и туркмены гнули перед Али Алескером спины. А Али Алескер лежал сытым волом, развлекаясь праздной болтовней и наращивая жир. Пришло время поговорить.

- Ничего, вернется генерал - посмотрим, - зашипел хозяин. - Покажет фон Клюгге вам сытого вола. Заскрежещете зубами - посыпятся осколки... а от скрежета зубовного сытыми не будете. А винтовки и угрозы что? У немцев тоже винтовки. У немцев пулеметы. Вы пойдете на пулеметы? Никогда не поверю. Превратите светлый день жизни в черную ночь могилы? Нет.

- Довольно, - поднялся Сахиб Джелял. - Когда мерещится выгода, человек делает себя ее рабом. Господин Али Алескер, мы гости, вы хозяин. Изведавший сладость гостеприимства обязан вечной благодарностью хозяину дома, но не другим гостям. - Он повернулся, огромный, спокойный, к Аббасу Кули: - Чтоб ничего не случилось с хозяином! Я знаю ваших кочакчей - они хорошие люди, но бандиты. И правил вежливости не соблюдают. Оградите от них хозяина и женщин этого дома. Ну, а самое главное: генерал не должен вернуться в Баге Багу. Пошлите людей на дорогу. Я не желаю, чтобы кровь снова пролилась здесь.

Луна побледнела в лучах восхода. Отблески рассвета озарили Бархатную гостиную.

Набросив на себя несколько одеял, лежал лицом к потолку хозяин Баге Багу господин Али Алескер. Его знобило. В сентябре в пустыне Дэшт-и-Лутт уже прохладно по ночам. Тяжелые туманы ползут с речки Кешефруд. Али Алескера знобило бы еще больше, если б он мог окинуть взглядом окружающую парк степь.

Вместе с кешефрудским, желтоватым, тяжелым, туманом ползли к ограде тени, много теней.

А хозяин Баге Багу корчился под одеялами. Губы его шевелились:

- Базар мой разграблен. Доходы мои пропали... Но вы, хитрецы, еще пожалеете, что родились на свет.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приходит мысль, что он - "топор

судьбы".

А б д у л Ф а т х

Среди хитрых замыслов старика и

его тонких расчетов нет и намека на

мысль о могиле и смерти.

Т а н г р и б а р д ы

Жутковато было последние дни в Баге Багу, а тут ужас заполз в души.

Распространился слух: оберштандартенфюрер господин генерал фон Клюгге убит в двух фарсахах от Серахса. Убит в степи напавшими на него кочевниками. Спутники фон Клюгге и шофер изрублены саблями. Автомобиль сгорел.

В бархатных с золотым шитьем шлепанцах, в белых исподних бежал по террасе Али Алескер. Из его горла вырывались взвизги: "О Хусейн! Моя новая машина! Ва, Хусейн, мой "роллс-ройс"! Пятьдесят тысяч долларов! Ай-я-яй!"

Али Алескер впал в истерику, но не из-за гибели генерала, а из-за того, что пропала новенькая, такая дорогая машина.

Из парка по мраморным ступеням поднималась с букетом поздних роз, сама похожая на дивную розу, леди Сахиб Джелял. Вопли хозяина ничуть не обеспокоили ее. Она лишь приподняла брови. Речь шла об убийстве, а молодая женщина все улыбалась по привычке.

На верхней ступени она столкнулась с Мансуровым. Он поклонился:

- Вы божественны. Обманувшись вашим внешним спокойствием, все примут вас за ангела.

- Комплимент? О, я отвечу на комплимент комплиментом. - В глазах ее проглядывало лукавство. - Знаете, я представляла вас несколько иным. От долгих странствий под солнцем Азии вы не утратили того, что доставляет наслаждение нам - женщинам. Мой Сахиб Джелял рассказывал о вас столько удивительного. И говорил еще, что здесь ваша прелестная жена. Когда вы познакомите нас с нею?

- Обстановка очень тревожная, а вы прогуливаетесь по парку, словно где-нибудь в Оксфорде. Здесь стреляют, и вам сейчас хорошо бы укрыться на женской половине...

Заговорил Мансуров так сухо и резко, потому что увидел - вдали у ворот сгрудились всадники в больших папахах. В конце террасы возникли фигуры фашистов-офицеров. К ним ринулся, размахивая руками, Али Алескер.

Парк загудел, забурлил. Все в Баге Багу напряглось, насторожилось.

А леди Гвендолен продолжала иронически кривить губы:

- Мы - слабые женщины - правим миром. И без вмешательства женщин события принимают совсем не тот оборот. Не правда ли?

Она шагнула к спешившему по лестнице крайне взволнованному Сахибу Джелялу. Но даже и сейчас ему не изменила выдержка. Он не сделал замечания жене, а лишь нежно, но решительно взял ее под руку и повел к двери.

- Да, да! Вы, женщины, сеете смуту, а собираете отчаяние.

- О! Так, по-вашему, я не должна была звать наших милых белуджей, чтобы помочь твоему другу, нашему милому джентльмену?!

- Ты поступила правильно, но последствия будут ужасны.

Выпроводив решительно супругу с террасы, Сахиб Джелял поспешно вернулся к мраморной лестнице.

- Вы правы, Алексей-ага, женщине, да еще с такими полномочиями, как у нее, здесь не место. Сейчас начнется.

- Начинаю подозревать, что я слишком прост и примитивен для нашей очень древней, очень сложной Азии. Жаль, что понял это я только теперь, ответил Мансуров.

- Поражаюсь вам искренне. Характер у вас стойкий, глубокий. Человек вы умный, даже хитроумный. Там, где другой разразился бы яростными проклятиями, вы размышляете, советуетесь со своим сердцем... Это хорошо и плохо...

Оба они говорили, поглядывая на немцев, топтавшихся в дальнем конце террасы, тревожно споривших о чем-то. Али Алескер то бежал к ним, то возвращался. С испугом он останавливался против Сахиба Джеляла и, ничего не сказав, бежал обратно.

Но Мансурова и Сахиба Джеляла больше интересовали всадники в высоких шапках. Вот один из них отделился от своей группы и, погоняя коня, поскакал прямо по красному песочку большой дорожки ко дворцу.

- Куда?! Куда скачешь, сгори твой отец в могиле?! - закричал, кидаясь ему навстречу вниз по мраморным ступеням, Али Алескер. - Не смей! Песок с самого Герируда для дорожек возили на тысячах арб.

Но всадник, туркмен в живописном одеянии, не остановился. Он подскакал к подножию лестницы и, высоко подняв над головой хурджун, вытряхнул из него круглую, в почерневших сгустках голову. Она глухо стукнулась о ступеньку и покатилась, оставляя темный след на песке. Черные глаза туркмена под белой, надвинутой низко гигантской папахой горели угольями. Лицо ощерилось яростной улыбкой.

Туркмен привстал в стременах и, подняв руки к небу, закричал, чтобы слышали все:

- Месть! Он презрел законы Азии! Он оскорбил азиата! Не будет туркмен рабом! Получай, хозяин, маргбор!

- Профессор! - возглас этот вырвался из груди Мансурова. Ошеломленный, он узнал во всаднике Николая Николаевича, хана Гардамлы. И мгновенно промелькнул в памяти калейдоскоп картин: парты, аудитория, внимательные лица студентов и студенток. За кафедрой в обшарпанном чесучовом пиджаке-балахоне толстяк в пенсне говорит ровно, красиво. Профессор Восточного института Николай Николаевич читает увлекательнейшую лекцию по этнографии туркмен, говорит осуждающе о кровной мести... Все слушают, записывают.