Михаил Шевердин - Колесница Джагарнаута

- И я говорю - нет. Закон человечности, а какие они, персиянки, молодые ли, старые ли, красивые или ведьмы, - мне нет дела. Девушки - люди и...

- Женщина - человек? - хохотнул Ишан. - Смешно! Глянь-ка на персиянок. Хоть и пленницы, а увидят стражника - и уста их изрыгают брань и хулу на благородных туркмен. Невинные создания! Кусаются, сварливые собаки! Жалят, змеи! Хоть и тащили их неделю в мешке скрученными, без воды и пищи, брыкаются, словно куланы, шеи крутят по-лошадиному, кобылы неезженые...

Тут Ишан осекся и даже приоткрыл рот от неслыханного нахальства Аббаса Кули, который вдруг не сдержался и вопреки категорическому запрету начальника прорвался потоком слов. Все бушевало в его душе, все кипело. Он не верил, что его любимый начальник вмешался во всю эту историю из каких-то отвлеченных, идеальных побуждений. Нет, речь шла о молоденьких девушках-персиянках, рабынях. И то, что их волокут в пустыню, бросят в жадные, жестокие объятия диких калтаманов, силой принудят служить им плотской утехой, превратиться в наложниц, кипятить своим господам, грубым кочевникам, чай, доить грубошерстных верблюдиц, рожать разбойников...

Нет! Аббас Кули не мог стерпеть и заговорил, зарычал, разрывая всю дипломатическую паутину, которую плели с таким трудом Алексей Иванович и Ишан Дурды.

- Согнута спина у них? Нет, разогнута нежной волной, - говорю я. Не слушай, начальник! - вопил пламенный контрабандист в ужасе, что Алексей Иванович почувствует отвращение к рабыням-персиянкам из-за якобы отталкивающей их наружности и оставит их на произвол судьбы. - Нет, Ишан лжет! Головы девушек - корзины, полные цветов кудрей. Зубки - золотые ашрафи. А волосы! Вы не посмотрели - у одной локоны отливают червонным блеском, а у другой серебром ночной тьмы. О! Лжец ты базарный, Ишан Дурды, - и проклинаю тот час, что ты родился на свет такой! Морщинистые шеи! Да разве у озерных лебедей такие белые шейки? Я видел! Кусаются, точно змеи! Да, кусают таких конопатых животных, как ты, ишан, до крови кусают. Лягаются, как дикий кулан. О жестоко несчастные девушки несчастной Персии! Лепестки розы! Звезды ночи - сиреневые аметисты! В чьи драконьи руки вы попали!

- Эй ты, хватит, - наконец спохватился Ишан, хотя ему, страстному персу, субъекту полнокровному, чувственному, слушать восторженное описание, почти поэтическую оду девичьей красоте было отнюдь не противно. И тем более восторги о товаре, а рабыни-персиянки, бесспорно, товар, и притом ценный, как показали события, были вполне к слову, вполне уместны. Тем не менее он оборвал восторженную речь Аббаса Кули. - Хватит, а то господин начальник распалится и забудет о высоких законах и задумается о девичьих прелестях. А забывать, где мы и что мы, не следует. Известно ли вам, что случилось с пророком нашим Мухаммедом?

А так как начальник отнюдь не расположен был привлекать к решению спора основателя ислама и молчал, Ишан Дурды продолжил:

- Пророк мусульман поистине велик. Убедившись, что христианам никак не приклеить мусульманских правоверных голов, он повелел отрубать христианские. Но это присказка, а сказка, как говорите вы, русские, будет впереди. Итак, продолжим, дорогой мой начальник, с того места, с которого начали. С того, что ишанам дарят девушек. Одна рабыня мне приглянулась. Другую...

- Никаких компромиссов...

- Но вы разве не убедились, что далеко не все ишаны подвижники и духовного типа аскеты. Ишаны на Востоке обычно очень почтенные люди, светильники разума, за что их и называют почтительно - "ишан", что в переводе...

- Из всех людей ишаны больше всего уважают самих себя.

- Ишаны - светильники разума? - зашумел Аббас Кули и даже непочтительно вскочил с места. - Ишаны - светильники? Разума? Нет! Ишан черный фитиль для светильника! Без масла он не горит.

- Ну, масла у нашего хозяина-ишана предостаточно, - усмехнулся начальник. - И если он захочет, пламя мудрости и предусмотрительности загорится без копоти...

- Вот это сказано!

- Я исхожу из того, что душа человека, тем более такого мудреца, не наглухо захлопнутая, не заколоченная дверь!

- Простите, Ишан Дурды, а не займемся ли мы делом?

- А плов! Роскошный плов по-персидски! С курочкой! А?

Беседа за пловом, к тому же изысканно вкусно приготовленном, безусловно, очень приятна. Воздух в горном, забравшемся к самым небесам ауле с поэтическим названием Бендесен еще приятнее, особенно вечером, когда веет с вершин Копетдага освежающий, пахнущий бальзамом ветерок и постепенно зажигаются огоньки звезд. А над мирными юртами и плоскокрышими хижинами вьются синие дымки и распространяются по долине приятные запахи жареного и вареного, от всего окружающего веет покоем и благодушием.

Но и признаки благодушия исчезают из разговора меж гостем - Великим анжиниром, начальником воднохозяйственной экспедиции, и достопочтенным хозяином аула Бендесен Ишаном Дурды. Чем глубже и темнее ночь, тем темнее и глубже дебри, в которые заводит их спор.

Упрям Ишан Дурды. Стоит он на своем:

- Девушки-персиянки - товар, такой же товар, как и бараны, и кобылы, и верблюдицы.

Хитер Ишан Дурды. Знает он, что злит собеседника. А возможно, делает это нарочно, чтобы заставить гостя рассердиться, разнервничаться, оскорбить хозяина. А оскорбление хозяина в хорасанских горах может привести к большим, очень большим неприятностям.

И ничего Ишан Дурды не говорит, где сейчас товар - рабыни-персиянки.

Ночью над ухом спящего начальника шелестит шепот. Шепчет неистовый, не знающий сна Аббас Кули:

- Увезли. Увезли по дороге в Соленые Горы... За Атрек повезли, в Гюмиштепе увезли. Все пропало.

- В Гюмиштепе?

Так хочется крепко выругаться, но нельзя.

- Позвольте мне, начальник, поехать. Сердце горит. Не держите!

- Сейчас?

- Может, догоню, выручу. Все спят. Ишан Дурды спит. Никто не заметит... Приезжай, начальник, за Атрек, в Баятходжи. Все узнаю и проберусь в Баятходжи. Расскажу.

Язык не поворачивается сказать Аббасу Кули: "Да".

Какое он, инженер-ирригатор, пусть Великий анжинир, имеет право разрешить служащему экспедиции уезжать, бросать дело... В темноте возникают, светятся полные тоски, призыва глаза.

Совершенно явственно в ушах звучит: "Шагаретт-Эт-Дор. Жемчужное ожерелье!"

Тиха ночь в Бендесене. Луна серебрит нависшие над аулом скалы.

Из глубины ущелья доносится сюда наверх, на плоскую крышу, где лежит на кошме Алексей Иванович, стук копыт, глухо, мягко.

И как хотел бы Алексей Иванович скакать сейчас на коне рядом с Аббасом Кули и вообразить себя контрабандистом, свободным в своих поступках.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Дурной нрав выходит из тела лишь

после смерти.

С а а д и

На поверхности моря плавает

падаль, в глубине пучины лежит жемчуг.