Михаил Шевердин - Колесница Джагарнаута

"Франсуа Фриеш! - умилился Мансуров. - Банкир и предприниматель! Нейтральный швейцарец! Торгаш в эсэсовском мундирчике! Он, понятно, тебе более к лицу, гадина! Жаль-жаль, не раскусил я тебя раньше".

Колючие голубые глаза швейцарца смотрели нагло и вызывающе, и в них читалось возмущение: "Это еще что такое! На моем генеральском месте!"

И больше, впрочем, ничего! Генерал не хотел утруждать свои мозги решением подобных задач. На то имелись подчиненные, каковых полным-полно за этим столом.

Но какого дьявола эта публика не подождала его, грозного начальника, не оказала подобающего почтения и субординации? Присутствие советского комиссара, сидевшего во главе стола, в первое мгновение не озаботило оберштандартенфюрера. Он был слишком уверен в себе, слишком спокоен, чтобы опасаться каких-либо случайностей, а не то что катастроф.

Генерал даже не удивился, когда господин чиновник подхалимски вскочил и пододвинул ему свое "министерское" кресло.

То, что этот комиссар с властным, со следами войны лицом, с хватким взглядом остался сидеть на председательском месте, поигрывая десертным ножичком и иронически оглядывая общество, сыграло во всем последующем едва ли не решающую роль.

Мансуров, оставшись во главе стола, сохранил как бы свое командное положение, что особенно важно, если учитывать прусскую дисциплину, твердо укоренившуюся во всех этих тупых офицерских головах. Немецкие военные фетишизируют свое командование. Они привыкли подчиняться, а не рассуждать. Раз их грозный начальник, генерал, оберштандартенфюрер не приказал убрать, выкинуть этого нагло расположившегося во главе стола русского, значит... Впрочем, что сие означает, они жаждали выяснить.

Мансуров захватил господствующую высоту. Он даже усмехнулся от этой мысли и тем поверг всех офицеров и даже самого генерала в растерянность.

Оберштандартенфюрер заправил крахмальную салфетку за борта своего черного эсэсовского мундира и принялся за еду.

Завтракали теперь в молчании. Офицеры оробели и ждали разгона. Господин чиновник, судя по приливам нездоровой, синей крови к шее и щекам, волновался, и очень сильно. Али Алескер сиял по-прежнему гранатовыми губами и занимался тем, что на Востоке называется ляганбардори, то есть подносил почетному гостю блюдо, забегая то с одной, то с другой стороны, очевидно рассчитывая ввернуть на ушко словечко.

Все больше Алексей Иванович сознавал безнадежность своего положения. Для дипломатии не оставалось ни времени, ни места. Он видел, что фашисты торжествуют, а генерал просто затеял игру в кошки-мышки.

Да и почему не поиграть, когда в желудке приятное томление от горячительного знаменитого ереванского коньяка, а в голове блаженство от приятных новостей с фронтов победоносного рейхсвера. Что касается этого большевистского комиссара, пусть пеняет на себя. Пусть на практике господа офицеры посмотрят, как надо поступать с врагами великого рейха.

Все шло к развязке, и Мансуров определял на глаз, с кем он успеет разделаться в первую очередь. Он вдруг почувствовал себя опять тем самым рубакой, комбригом двадцатых годов, но более расчетливым, злым. Оставалось...

Глаза внезапно у всех остановились и поглупели. Все, повернувшись, смотрели в конец мраморной террасы. Всех ошеломило видение совершенно невероятное в такой обстановке, в таких обстоятельствах.

Красота Гвендолен за те годы, когда она покинула имперскую службу в городе Пешавере, ничуть не поблекла. И если в то времена кое-кто называл молодую женщину божественной Дианой, то сейчас присутствующие, не слишком разбирающиеся в классической мифологии, смогли выдохнуть одно - Афродита. Да, за эти годы Гвендолен расцвела в полнокровную, дышащую нежностью и жизнерадостностью обаятельную красавицу, достойную украшать любой помещичий гарем. Последнее игривое сравнение целиком остается на совести Али Алескера и полнокровного господина чиновника. Надо сказать, что и тот, и другой побагровели. Побагровел и генерал, и не столько от прелестного видения, представшего перед ним, сколько от смущения. Генерал считал себя галантным кавалером. Что было ему делать? Он не мог теперь, вместо того чтобы рассыпаться в любезностях перед знатной, пусть несколько экзотической дамой, прервать великосветский завтрак для пусть необходимой, но хлопотной операции по задержанию большевистского комиссара. Генерал отлично понимал, что без неприятных осложнений не обойтись, вдруг придется применить оружие. Генерал не склонен был недооценивать смелости и мужества этих советских фанатиков. Скандал предстоял неминуемый.

Поднявшись с места, гремя стульями, генерал устремился навстречу даме и тут, час от часу не легче, только обнаружил следующего за ней пышного восточного вельможу Сахиба Джеляла. Догнав Гвендолен, Сахиб Джелял взял под обнаженный, белейший, в меру пухлый локоток Афродиту. Она слегка улыбалась и высокомерно, едва приметным кивком величественной головки приветствовала завтракающих. Сахиб Джелял остановился:

- Леди Гвендолен.

Лишь один из офицеров, сидящих за столом, знал, почему Сахиб Джелял назвал Гвендолен так. Супруга Сахиба Джеляла Гвендолен имела право называться леди, потому что Сахиба Джеляла вот уже пять лет назад сама королева Англии посвятила в рыцари. За что и при каких обстоятельствах восточный вельможа удостоился лордства, история умалчивала.

Весьма оживленный оберштандартенфюрер повел леди Гвендолен к столу. Сахиб Джелял, по обыкновению прямой и строгий, шествовал позади. Он смотрел только на Мансурова. Его взгляд, казалось, говорил: "Пока мы здесь, все в порядке".

"Действительно, - думал оберштандартенфюрер, любезно усаживая леди Гвендолен в кресло, - все в порядке для этого комиссара. Не подымешь же скандала со стрельбой в присутствии такой свидетельницы":

"Появление мадам, - стремительно мчались мысли в голове Мансурова, отсрочка. Время играет на меня".

И он почувствовал огромное облегчение, когда вдруг заскрежетали по мрамору ножки кресла и, вопреки этикету, рядом с ним, впритык, шелестя шелковым халатом, расположился блистательный Сахиб Джелял. При других обстоятельствах вторжение такой внушительной и громоздкой персоны можно было бы счесть за невежливость, даже нахальство. Но сейчас сидеть локоть к локтю с такой личностью, как этот восточный вельможа, раджа, визирь, лорд, который к тому же демонстративно переломил с ним чурек, сейчас это, по сути дела, можно было рассматривать как проявление дружбы отнюдь не дипломатической. Сахиб Джелял демонстративно предлагал большевистскому комиссару дружбу, покровительство, защиту.

По взглядам, которыми обменялись господин чиновник и Али Алескер, сразу стало понятно, что они тоже не допустят в Баге Багу никаких открытых эксцессов. Никто из них не собирался жертвовать дворцом, контрабандистским притоном, столь удобным шпионским логовом ради сомнительного удовольствия разделаться с пусть очень опасным, но одним-единственным большевиком. Для таких дел есть пустыня или горные глухие ущелья, наконец. Значит, немцам надо сохранять правила приличия и выжидать.