Михаил Шевердин - Осквернители (Тени пустыни - 1)

Баржа с бензином!.. Вот тебе и раз!..

Он обиженно молчал.

- Снаружи чистенький, а зад драный... Не хочешь? Сдрейфил? - подыграл Андрей Палыч.

Еще в штурманских классах чабан Зуфар прозвал Андрея Палыча волкопсом. Водится в пустыне такое неприятное животное - помесь собаки с волком.

А Андрей Палыч вскинул свои неимоверные брови - лисьи хвосты - и еще игривее съязвил:

- Финтишь! А с чего тебя в штурманы (он произнес по-речному - "в штурманы") произвели, юноша? Выдвиженец! Сидел бы в матросах, что ли, или клопов в бараньих шубах давил...

Хотя клопы в бараньих шубах не водятся, Зуфар мучительно оскорбился. Зачем Андрей Палыч лезет? Чабаны тоже люди. Волкопес ты, Андрей Палыч, вредный волкопес, помесь собаки с волком!

Зуфар покраснел, как девочка. Стыдливый краснеет - бес стыдный бледнеет. Старый речной капитан презирал его. "Ничего из тебя, пастуха, не получилось", - твердили под лисьими хвостами волчьи глаза...

- За что... сразу по мозгам... Погода... Трудно... - выдавливал из себя Зуфар и краснел все больше.

- Вон оно что. Кошка любит молоко, да рыло коротко. Река, брат, не песочек в твоей степи-пустыне. Река, она, брат, когда ласковая, а когда чертом царапает... Мы вот волком травленные, а тоже знаем: на реке все трудно.

Зуфар мял в руках рейсовый лист, щеки пылали.

- Жаль, хвоста у тебя нет, - подбавил вежливо Андрей Палыч.

- Что, что?

- А то, что, когда щенкам хвосты отрубают, злее делаются.

Андрей Палыч запнулся. Он подбирал, чем бы уязвить побольнее.

Зуфар понял и выскочил в коридор.

Самолюбие у Зуфара хлестало через край. Он имел привычку взрываться порохом. Но со старым речным капитаном не повзрываешься.

Зуфар был упрям. Пошел на пристань и принял бензовоз.

Молодому штурману с романтикой в сердце и стихами на губах мечтается стоять за штурвалом парохода - белого лебедя, слушать с трепетом восторга эхо пароходных гудков в просторах реки. А здесь вонючая неповоротливая посудина, железный казан проржавевший. "Эх, черная как смола завеса мрака простерлась над головой несчастного..." Это тоже слова какого-то поэта. И несчастный, конечно, он, Зуфар, - молодой, красивый, в красивой фуражке штурмана с золотым таким красивым шитьем. "Отрубили ему голову безжалостным мечом зла". По молодости лет Зуфар вечно барахтался в пучине восточной вычурности и напыщенной красивости. "Стеная в душе и проклиная", он решительно вскарабкался по мазутным сходням на баржу и зло стукнул ногой в начищенном сапоге по палубе. Палуба угрожающе загудела. Потянуло бензином. Мечта о красивой жизни на реке столкнулась с... необходимостью возить бензин по реке. Бензовоз!..

Искал Зуфар утешения в стихах:

Что же случилось? Что же случилось?

Ветер пронизывает тело, стынет душа, снег и песок лезут в глаза, в рот, в уши, а он, молодой степняк Зуфар, лишь недавно назначенный штурманом Аму-Дарьинского речного пароходства, распевает под свист северного ветра нежные, горестные строфы поэта средневековья, нежного лирика Атаи:

Сердце горит... В этой горести лютой

Я об одном лишь молю: расскажи мне

Мир ты несла: что ж идешь ты войною?

Что же случилось? Что же случилось?

На Востоке каждый - поэт, плохой или хороший, но поэт...

Вопль своей души Зуфар обращал не к какой-то определенной красавице. Он вздыхал о красавице вообще. Возникала, правда, одна, нечто вроде розового облака с невозможными голубыми глазами, но только в мечте... Нет, сейчас Зуфар вообще бы предпочел, чтобы горело не сердце, а самая обыкновенная печка. Сидеть вплотную к раскаленной докрасна буржуйке, ощущать волшебство тепла, по глоточку пропускать в себя огненный чай, испытывать живительный ток по всем жилам...

Рай!

Да, если для мусульманина рай - прохладные источники в тени дерев, то для речного штурмана, плывущего по зимней Аму, рай умещается в тесной каютке с буржуйкой и чайником кипятка...

Но чая не было и не предвиделось. И Зуфару оставалось согревать себя поэзией.

На бензовозе нельзя разводить огонь, нельзя курить, готовить пищу, нельзя даже чиркнуть спичкой. Все это Зуфар знал. Еще с тех пор знал, когда плавал по реке простым матросом. Законы на бензовозе железные. Такие же железные, как ледяное железо палубы...

Зуфар злился.

Обычно, когда команде бензовоза делается невмоготу, можно причалить к берегу, отойти в глубь тугая, развести огонь, - погреться чайком. Но так поступали обычно, а сейчас совсем не обычные времена.

Зуфар оборвал на полуноте песню, совсем не поэтично выругался, вскочил и пошел по скользкой, дышащей холодом и бензином палубе проверить якорь. Уже сутки баржа стояла на якоре. Буксир ушел еще вчера искать фарватер и исчез.

Если плывешь уже семнадцатый день? Если ежечасно застреваешь на перекатах? Если холод забрался внутрь костей? Если тошнит от вяленой баранины? Если мутная вода обжигает внутренности морозом?

Терпи!

Матросы осатанели. Слабые они люди. Отказываются работать и плачут. В самом деле плачут... Капитан свалился - не то в лихорадке, не то от старости - и лежит на койке, укутавшись во все, во что можно укутаться. Стар капитан Непес. Много, бесконечно много ему лет. Отличный, прославленный капитан Непес. Он водил каимэ - парусные корабли - по реке, когда еще о русских не было ни слуху ни духу, когда амударьинцы-речники и в воображении представить не могли, что это такое - пароход. Мудрый, опытный капитан Непес, крепкий телом, неутомимый духом, но и он свалился, не выдержал. А вдруг и Зуфар не выдержит? А вдруг и он свалится? Временами ему казалось, что нож холода дошел до сердца.

Надо пристать к берегу...

Нельзя приставать...

Они стоят сейчас на якоре на траверсе Хазараспа. Какие в Хазараспе шашлыки! Какая шашлычная у шашлычника Тюлегена Поэта! Какой горячий чай! Как тепло в шашлычной, даже когда с Арала тянет холодом. Зуфару ли не знать про хазарапский шашлык и чай, когда он, Зуфар, много раз бывал в чудесном древнем хорезмском городе Хазараспе!

После стольких дней плавания в туманах и сидения на перекатах не грех и пристать к берегу, поесть горячего, погреться у очага.

Зуфар потянул носом воздух и даже зажмурил глаза. Чего только не делает холод. Нос ощутил запах дыма и... шашлыка, бараньего шашлыка, подрумяненного, с хрустящей корочкой, с острым лучком, с уксусом, с красным перцем... Райский запах шашлыка! Тюлегена, наверное, и Поэтом прозвали за то, что его шашлык совсем как стихи.

Но в воздухе стоял запах лишь бензина и железа. И Зуфар снова выругался. С трудом разгибая и сгибая одеревенелые ноги, он поплелся в штурвальную.

Рай лежал где-то за стеной снежно-песчаного бурана. Рай с шашлыком, с Тюлегеном Поэтом, с крепким чаем, с теплом жилья...

Но нельзя и думать о высадке на берег... Неспокойно в песках... Говорят, калтаманы* Джунаид-хана вновь прорвались из-за рубежа в Советскую страну. Снова Джунаид-хан на границе Хорезма, снова вылез из Черных песков.