Ян Гросс - Соседи. История уничтожения еврейского местечка

Едвабне лежит на пересечении заливных долин двух больших рек, Бебжи и Нарвы, в красивейшем месте. Весной, когда реки разливаются, «здесь можно наблюдать стаи белых гусей, свиязей, турухтанов, не говоря уже о белокрылых крачках, выпях, серых гусях и широконосках». Такую информацию, наряду с прочей, можно найти в специальном путеводителе. Ибо Бебжанская впадина «представляет собой самую большую в Польше торфянисто-болотную территорию с хорошо сохранившимися природными условиями и уникальным богатством флоры и фауны» [25] И далее: «В качестве одного из ценнейших природных объектов в Европе, Бебжанские болота сейчас представляют собой Национальный Бебжанский парк. Это один из самых молодых и в то же время самый большой национальный парк в Польше» («Ломжа», топографическая карта Польши №-34-105/106, туристическое издание. Варшава, Wojskowe Zakłady Kartograficzne, 1997, verso). . Однако сам городок особой красотой не отличается.

В этой местности, среди лесов и лугов, самым доступным и дешевым строительным материалом всегда были дерево и солома, а это значит, что бичом живущих здесь были пожары. Самый страшный в этом столетии пожар истребил в 1916 году почти три четверти всех строений в Едвабне. Деревянная синагога постройки восемнадцатого века, архитектурой которой можно полюбоваться в альбоме Казимежа и Марии Пехотек, сгорела на три года раньше, за год до начала Первой мировой войны [26] Kazimierz i Maria Piechotkowie, Bramy Nieba: bożnice Drewniane na ziemiach dawnej Rzeczypospolitej. Warszawa, Krupski i S-ka, 1996, c. 231–231. Сведения об истории городка Едвабне и живших там до войны евреях привожу, основываясь на рукописи (без названия), принадлежащей перу историка Белостокского края, Хенрика Майецкого, а также на памятной книге, посвященной едвабненским евреям, «Yedwabne: History and Memorial Book», Julius L. Baker and Jakob L. Baker, eds. Jerusalem — New York, The Yedwabner Societies in Israel and the United States of America, 1980. В примечаниях даю номера страниц только в случае цитирования. Как сообщает в своем труде Майецки, бывший директор Государственного архива в Белостоке, «существует чрезвычайно мало источников по истории Едвабне в межвоенный период. Поскольку не сохранились вообще документы ни магистрата и гминного правления, ни существовавших на этой территории общественных организаций, школ и предприятий. Неизвестны также [ему] источники типа дневниковых. Не сохранились и документы учреждений повятового уровня Кольненского и Ломжинского повятов, в состав которых попеременно входила территория, о которой идет речь» (цит. соч., с. 41). . Годы спустя, в памятной книге едвабненских евреев, одна из давних жительниц вспоминает, как вечерами, прежде чем пойти спать, они смотрели на север, где за линией горизонта находился городок Радзилов. И если небо там начинало розоветь, то поспешно грузили на возы самые необходимые для погорельцев вещи и пускались в путь. Точно так же и радзиловские евреи посматривали на Едвабне. Пожары случались часто, а поскольку жители близко лежащих городков нередко были в родстве между собою, они таким образом разделяли друг с другом и судьбу, и припасы.

Едвабне получило права города стараниями ломжинского стольника в 1736 году. Но селиться там начали по крайней мере на 300 лет раньше. Евреи пришли в Едвабне из Тыкочина и какое-то время находились в ведении той гмины. Когда в 1770 году строили прекрасную деревянную синагогу, из примерно 450 жителей аж 387 (не знаю, откуда такие точные данные) было евреев. В канун Первой мировой войны население городка достигло апогея, приближаясь к 3000, чтобы вскоре потом, в 1916 году, уменьшиться до всего лишь семисот человек в результате уничтожения и выселения еврейского населения по приказу отступающих русских.

После войны большинство переселенцев вернулось, и городок стал отстраиваться. Согласно всеобщей переписи, в 1931 году там проживало уже 2167 человек — и более чем на шестьдесят процентов еврейского происхождения. Население близлежащей гмины и остальные жители были польской национальности.

В 1933 году в городе было 144 зарегистрированных ремесленников, в том числе 36 портных и 24 сапожника. Ремеслом и обслуживанием занимались главным образом евреи, и наверняка многим из них не хватало денег на выкуп лицензии. «В нашем местечке, — вспоминает Ципора Ротшильд, — не было забастовок. Все товары производились ремесленниками, которым помогали члены семьи. Я вспоминаю довольно необычный трудовой конфликт. Сын Нахума Пентковского, Арие, решил бастовать против собственного отца. И когда Нахум стал бить его железной линейкой, Арие вопил от боли и кричал отцу: „Я социалист и не хочу работать по ночам!“» [27] Yedwabne, цит. соч., с. 8.

В небольших семейных мастерских тяжко трудились с утра до вечера (а иногда, как мы видели, и ночью), а многие ремесленники просто таскали рабочий инструмент на спине, кружа по соседним деревням, иногда целыми месяцами, предлагая услуги, например портновские. Можно предположить, что таких странствующих ремесленников было довольно много. Евреи этих мест давали друг другу прозвища. Например, радзиловских евреев называли, слегка посмеиваясь, Radzilower Kozes , или радзиловскими козлами ; ломжинских — Lomier Baallonim , то есть те, кто очень любит себя ублажать ; про евреев из Кольно говорили Kolner Pekelach-Peke-wach , намекая, что они, отягощенные заботами, беспрерывно жалуются; а про евреев из Едвабне — Jedwabner Krichets , что-то вроде бродяги из Едвабне [28] Там же, с. 20. Аптекарь, живущий в городке до сих пор, говорил, что среди едвабненских евреев «не было какой-нибудь интеллигенции. Все ремесленники, все работники невысокого уровня, возчики» (рукопись сценария фильма «Где мой старший брат Каин?» [рукопись], с. 489). .

Раввин Джейкоб Бейкер, до выезда из Едвабне в 1938 году носивший фамилию Пекаж, который еще мальчиком начал учиться в знаменитой ломжинской иешиве, с улыбкой вспоминает сегодня контакты с соседями-поляками в межвоенный период. Он жил с матерью, бабушкой и двумя братьями поблизости от дома Селявы, где — наверное, как и другим, жившим по соседству, — Пекажам случалось брать воду из колодца, потому что она была очень хороша [29] «Франек и Сташек» (как он их называл во время беседы со мной в Нью-Йорке), которых Бейкер прекрасно знал и помнит, названы Васерштайном в числе самых главных злодеев 10 июля 1941 года. Станислав Селява был одним из обвиняемых на процессе Рамотовского. . Аптекарь из Едвабне, беседуя спустя пятьдесят лет после войны с Агнешкой Арнольд, помнит атмосферу соседских отношений: «Тут не было какого-то большого различия в мнениях или в чем другом, ведь они здесь, в таком маленьком городишке, сжились с поляками. Зависели от них. Все называли друг друга по имени — Ицек, Янек… это была такая весьма идиллическая жизнь» [30] Рукопись, с. 489. .