Зоя Ножникова - Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

В 1554 году эту обстановку более подробно описал Ричард Ченслер, обедавший у сына Василия III, Ивана IV:

«Все места, где стояли столы, были на две ступени выше, чем пол основной комнаты. Посередине палаты стоял стол или поставец для посуды; он был полон золотых кубков, среди которых стояли четыре чудесных жбана или кружки, как их здесь называют. Я думаю, они были высотой в добрые полтора ярда. У поставца стояли два дворянина с салфетками на плечах; каждый их них держал в руках золотую чашу, украшенную жемчугом и драгоценными камнями; это были личные чаши великого князя, когда у него являлось желание, он выпивал их одним духом. Что касается яств, подаваемых великому князю, то они подавались без всякого порядка, но сервировка была очень богата; все подавалось на золоте, не только ему самому, но и всем, и блюда были массивные; кубки также были золотые и очень массивные».

А еще через четыре-пять лет, в 1558 году, то же самое увидел Антоний Дженкинсон,английский купец и дипломат, предшественник Джерома Горсея по делам английской Московской компании, на обеде у Ивана Грозного:

«Вся посуда на моем столе была из золота и серебра; такая же посуда была и на других столах: кубки были из золота, украшенные каменьями, ценою не менее четырехсот фунтов стерлингов каждый, не считая серебра, расставленного на столах. Тут же стоял поставец с весьма богатым и роскошным серебром, которое не употреблялось. Среди прочих была вещь из золота длиною в два ярда, с башнями и драконовыми головами наверху, чеканной работы; тут же стояли золотые и серебряные бочонки с замками на втулках, очень искусно сделанные».

Барон вернулся к книге Герберштейна —в 1526год: «На столе, за которым сидел государь, с той и другой стороны от него были оставлены пустые места на расстоянии вытянутой руки. Затем сидят братья государевы, — если они присутствуют на обеде, — по правую руку сидит старший, по левую — младший. Далее за братьями на расстоянии несколько больше обычного сидели старшие князья и советники и высокие должностные лица в соответствии с чинами и милостью, какой они пользовались у государя. Против государя, за другим столом, сидели мы — я рядом с графом, а отделенные небольшим промежутком, где могли бы усесться двое, сидели наши друзья и все, пришедшие с нами. Мой родич фон Турн должен был занять место не рядом со мной, а несколько сзади.

Напротив них на другой стороне сидели по чину те, кто провожал нас из гостиницы во дворец. За последними же, стоящими друг против друга, столами сидели те, кого государь пригласил в знак особой милости: несколько юных сыновей татарского царя, бывших на службе у великого князя и крестившихся, а также и прочие, кого пригласил государь, среди них пушкари и другие лица того же рода; иногда к ним присоединяются наемники.

На нашем, как, без сомнения, и на всех остальных столах, расставлены были небольшие сосуды: одни с уксусом, другие с перцем, третьи с солью; они были расставлены и размещены вдоль стола с таким расчетом, что на каждых четверых гостей приходилось по одному набору из этих трех сосудов, кроме, разумеется, стола государева и его братьев. Они оставались на столе от начала обеда и до конца.

В мое посольство за столом присутствовал и царь Петр, крещеный татарский царь, женившийся на сестре великого князя. Во время обеда он сидел по правую руку от старшего брата государева.

Затем, когда все уселись, вошли стольники, наряженные в блестящее платье, и, обойдя вокруг поставца, стали против государя и против нас друг за другом».

Климент Адамсв 1553 году уточнил: «Все сто сорок прислужников были в золотой одежде и во время обеда переменили ее три раза».

Далее снова Герберштейн:

«Стольники никак не приветствовали государя, а шли, вытянув шеи, как будто не замечая его, пока все приглашенные гости не сели, и им не было приказано внести кушанья. Меж тем, когда все сели, государь позвал своего стольника или чашника, взял два длинных ломтя хлеба, лежавшего перед ним горкой, нарезанного и уложенного, положил его на ладонь чашнику и сказал:

— Дай графу Леонарду, послу нашего брата, из бранного римского императора и высшего короля, и Сигизмунду этот хлеб.

Слуга, взяв с собой толмача, который все время находится близ стола, по порядку поднес хлеб нам обоим с такими словами:

— Граф Леонард, великий господин Василий, Божией милостью царь и господин всея Руссии и великий князь, являет тебе свою милость и посылает тебе хлеб со своего стола.

Толмач отчетливо переводил эти слова. Затем он подошел ко мне с теми же словами. Мы стоя слушали милость государеву. Чтобы почтить нас, встали и другие, кроме братьев и свойственников государевых. На подобную милость и честь не требуется никакого другого ответа, кроме того, чтобы принять предложенный хлеб, положить его на стол и поблагодарить наклонением головы самого государя, а затем советников, сидевших за столом ближе всех к нему, потом в другую сторону и наконец тех, кто были против нас, точно так же и остальных советников его, поводя во все стороны головой и наклоняя ее. Таким хлебом государь выражает свою милость кому-нибудь, а солью — любовь. И он не может оказать кому-либо большей чести на своем пире, как посылая ему соль со своего стола. Кроме того, их прекрасные белые хлебы, имеющие вид лошадиного хомута, знаменуют, по моему мнению, для всех, их вкушающих, тяжкое иго и вечное рабство, которым они этот хлеб заслуживают.

Наконец стольники вышли за кушаньем, снова не оказав никакой чести государю, и принесли водку, которую они всегда пьют в начале обеда, а затем жареных лебедей, которых в мясные дни они почти всегда подают гостям в качестве первого блюда. Двух или трех из них поставили перед государем; он проколол их ножом, чтобы узнать, который лучше и предпочтительнее перед остальными, другие стольники в это время стояли со своими блюдами и лебедями в руках, после чего тут же велел их унести. Все сейчас же вышли за дверь. Возле двери в столовую стоял стол для разделки еды; там лебедя разрезали, положив на каждое блюдо по два крыла и по две ножки или прочее по их обыкновению. Затем стольники снова вносят блюда и ставят четыре или пять из них, не таких больших, перед государем, остальные же распределили по чину между его братьями, старейшими советниками, послами и другими. Грудки и гузки предназначаются для остальных, присутствующих в зале.

У стола государева стоит человек, который исполняет приказания: подает чашу; через него-то государь и посылает отдельным лицам хлеб и другие кушанья. Государь дает отведать предварительно кусочек стольнику или берет ломоть хлеба и кладет ему на ладонь попробовать; затем отрезает от разных кусков, пробует, ищет куски помягче, после чего посылает почетные угощения — блюдо, от которого кушал сам — брату, или какому-нибудь старейшему советнику, или послам. Послам подобные яства посылаются всегда с гораздо большей торжественностью (как это было сказано о хлебе); при получении их надлежит вставать не только тому, кому они посылаются, но всем и каждому, так что при неоднократном оказании государевой милости иной может немало утомиться от вставания, стояния, благодарения и частого наклонения головы во все стороны, особенно, если стол его находится близко, так что уж и на ногах не стоишь.