Зоя Ножникова - Загадочная Московия. Россия глазами иностранцев

Он был послан своим государем через Польшу в Персию для того, чтобы способствовать созданию союза Персии, России и Польши против турок. На обратном пути из Персии, в 1476-1477 годах Контарини посетил Москву, где был принят сыном Василия II Темного, Иваном III. Контарини писал, что великий князь московский встретил его благосклонно. Записки Контарини были более пространны, чем записки Барбаро, и не отличались от них в той части, где речь шла о тонкостях дипломатических отношений между странами. Но путешествие свое Контарини описал очень подробно, и обратил свое внимание венецианца на те же особенности русской жизни:

«Страна эта отличается невероятными морозами, люди по девять месяцев в году не выходят из домов».

Барону, как и его секретарям, мороз, пронизывающий ледяной ветер с гор, снег не были в диковинку, хотя, конечно, их зима была короче русской.

Барон помнил, что, в отличие от Барбаро, Контарини называл всех без исключения русских пьяницами и заявлял:

«Хотя русские очень красивы, как мужчины, так и женщины, но вообще народ грубый. Они величайшие пьяницы и весьма этим похваляются, презирая непьющих».

Книгу свою Контарини, как и Барбаро, издал сам, но впоследствии она издавалась реже, и найти ее было бы не так просто. Однако, на счастье, она была у Барона в его собственной библиотеке и, хотя издана была почти триста лет назад, прекрасно сохранилась.

Эти два именитых венецианца бывали в Московии сами и описывали то, что видели своими глазами. Но Барон знал немало писателей, которые стали широко известны как авторы книг о Московии, хотя сами в нее не заезжали, а описывали ее с чужих слов. Важно знать, чьи это были слова.

Например, был такой писатель — Паоло Джовио, более известный как Павел Иовий,к которому по наследству от старшего брата перешла должность историка итальянского города Комо. Прославленный Герберштейн о нем отзывался с «должным уважением к его высокой учености». Йовий написал небольшую «Книжечку о посольстве Василия, великого князя московского, к первосвященнику Клименту VII» и несколько раз сам издавал ее в Риме, Венеции и Базеле [8] Рим, 1525 г.; Базель, 1534, 1555 гг.; Венеция, 1545 г. . Она, разумеется, тоже была в личной библиотеке Барона. Старый австрийский дипломат знал историю создания книги Павла Йовия и понимал, что для решения своей собственной задачи ему следует изучить эту книгу со всем вниманием, несмотря на то, что написана она была полтора столетия назад. Книга казалась ему интересна тем, что Павлу Йовию ее почти продиктовал в той части, где она касалась Московии и московитов, русский толмач Дмитрий Схоластик, он же, как его называли, Митя Малый. Барону кто-то из русских друзей, которых у него было немало в бытность его в Москве, рассказал, что прозвище Малый дали Дмитрию Схоластику для отличия его от Мити Великого. Так на Руси называли Дмитрия Траханиота, или Грека, который тоже был переводчиком и писателем. Настоящее имя Мити Малого было Дмитрий Герасимов. Барон высоко ценил разум и волю этого незабытого до сих пор московита, потому что понимал, насколько искусен должен был быть человек, который водил пером не кого-нибудь, а известнейшего и опытнейшего итальянского историка, и при этом как бы почти незаметно для него.

Барон знал, что в 1525 году Дмитрий Герасимов был в Риме как посол великого князя московского Василия III, который предлагал папе римскому создать союз против неверных. Русский посол провел в столице мира полгода, обзавелся там многими именитыми и учеными друзьями, и, как читал Барон в чьих-то записках, оставил по себе добрую память своей ученостью, эрудицией и обходительностью. Однако запомнился он Барону, заядлому путешественнику, тем, что, как рассказывали, предлагал разведать дорогу с севера Европы в Китай по северным морям, иными словами, Северным морским путем. Барон был поражен смелостью этой мысли.

А еще в Кремле до сих пор старые переводчики рассказывали, как в свое время переводилось для русских Священное Писание. Лет за двадцать до этого [9] 1472 г. великий князь московский Иван III женился на племяннице последнего византийского императора Константина [10] Константин XI. Софье Палеолог, и вслед за нею несколько десятилетий тянулось в Москву множество греков. Среди них было немало достойных людей, и первым многие считали великого богослова и философа Максима Грека. Именно с его помощью русские переводчики переводили Библию. Делалось это сложно, но четко. Максим Грек, плохо знавший по-славянски, диктовал перевод с греческого на латинский, а несколько русских переводчиков — толмач Влас Игнатьев, Дмитрий Герасимов, монах Сильван и переписчик Михаил Медоварцев, — их имена помнили в Москве еще в бытность там Барона, — переводили с латыни на церковнославянский. Один из переводчиков, как рассказывали Барону, читал вслух по-латыни, другой, сидя рядом, со слуха переводил на русский, монах, тоже со слуха, произносил фразы так, как они должны звучать по канонам церковнославянского языка, и диктовал это писцу, поминутно заглядывая ему через плечо, дабы исключить ошибки. Способ перевода был труден, зато плодотворен, и с тех пор многие его переняли.

Барон с удовольствием припоминал эти, вроде бы не идущие к делу, подробности. Однако он мог писать в своем будущем труде все, что считал нужным и ему казалось интересным постичь тайный ход мысли русского дипломата старинных времен. Тот сумел поместить свою мысль на кончике пера итальянского историка, на книгу которого о жизни русских, их истории, военном деле и хозяйстве опирались многие позднейшие авторы, в том числе и сам Герберштейн.

Книга Сигизмунда Герберштейна«Известия о делах Московитских», ее самое первое, венское, издание 1549 года тоже, конечно, была у Барона. Он знал, что Герберштейн издавал свою книгу много раз, всегда немного по-разному, на разных языках — то по-немецки, то по-итальянски, то на латыни, но считал, что первый взгляд самый верный, и решил не пытаться сравнивать разные выпуски одного и того же труда. Барон высоко ценил Герберштейна и считал его непревзойденным дипломатом, верным, умелым и удачливым исполнителем воли могущественных Габсбургов — Максимилиана I, Карла V, Фердинанда I. Для Герберштейна дипломатия стала делом всей жизни, что в его время было величайшей редкостью. Он возвел дипломатические переговоры в ранг высокого искусства. Ему, Герберштейну, подражали, его наставлениям вот уже второе столетие следовали имперские послы и дипломаты других европейских стран. Герберштейн был первым дипломатом своего времени, звездой габсбургской короны. К этому негласному титулу Барон сам стремился всю жизнь и, похоже, достиг его. Во всяком случае, просьба императора, высказавшего желание послушать, что он, Барон, скажет, показала, насколько велико доверие императора к своему старому слуге.