Катриона Келли - Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя

Английский дипломат Р. Буллард (Bullard and Bullard, 2000, с. 105) посмотрел постановку пьесы «Страх» в 1932 г.: «Я смотрел спектакль с боковой ложи и хорошо видел зал. Образ идеала советского ребенка, похоже, не привел зрителей в восторг». Тут необходимо отметить, что Буллард не вполне верно понял содержание пьесы (в его пересказе «она сдает его ОГПУ, и папе приходит конец») так что он мог неправильно истолковать реакцию зала. Не исключено, что столкнувшаяся с дилеммой Наташа скорее растрогала зрителей, нежели ужаснула их своим поступком.

От фильма мало что осталось, я цитирую собственные записи Эйзенштейна, сделанные им в процессе работы (Эйзенштейн, 1936, с. 31). См. также дискуссию в Kenez, 1992, с. 142-153; интересно, что после реставрации «Бежина луга», осуществленной Сергеем Юткевичем в 1960-х гг., Степок предстает белее похожим на Павлика, чем в оригинальных записях Эйзенштейна.

Но не везде, см., например, Лядов, 1934, с. 4.

В ЦАФСБ Н -7825, л. 40, приводится «объяснение» (т.е. письмо) «Павла Ельшина», который в протоколе бедняцкого собрания описан как «член печатного актива» (см. выше, глава 3); однако оснований считать ею «пропагандистом-рабочим» нет.

Интересно, что версия Соломеина занимает промежуточное положение между двумя позициями: когда Павлик доносит на отца уполномоченному из сельсовета, он делает это «волнуясь», но в суде, справившись с волнением («Павел уверенно пошел к столу… Павел заволновался… “Дяденька судья”, — начал он запинаясь»), произносит свое обвинение «твердо и уверенно, как хорошо выученный урок» (с. 18,20).

О позднейших версиях жития Губарева, см. главу 6. Интересно, что повесть «Один из одиннадцати» во многих других чертах отразила дух ранних 1930-х. Например, в главе 10 (Колхозные ребята, № 27, 29 июня 1933,), дети решают возиться с радиоприемником, в главе 15 (там же, №36, 15 августа 1933) объявлен «Праздник учебы», в главе 16 (там же) дети устраивают «живую газету», в главе 19 (там же, № 46, 5 октября 1933) они встречают «Международную детскую неделю» и т.д. Все это, конечно, в качестве изображения жизни в Герасимовке нелепо, но речь шла об «образцовой» пионерской жизни 1920-х и ранних 1930-х гг.

Необходимо отметить, что в эти годы даже в подобных случаях плохого обращения с детьми советская пропаганда стыдливо затушевывала прямую и непримиримую конфронтацию между детьми и родителями. 19 сентября 1934 г. «Правда» напечатала статью «Поговорим о детях» (с. 3). В ней сообщалось о школьнике, написавшем в политический отдел журнала «Активист» жалобу на мать, которая плохо с ним обращалась: часто оскорбляла и била, несмотря на то что у него хорошие отметки в школе. В цитировавшихся тут же ответах читателей мать критиковалась за грубое обращение с сыном, но в то же время указывалось на неправильное поведение самого сына, написавшего жалобу: «Где это видно было, что ребенок был такой же серьезный, как взрослый!» Выход из этой двусмысленной ситуации нашелся, только когда мать сама признала свою неправоту и пообещала изменить отношение к ребенку.

Видимо, речь идет о так называемом «защитном рефлексе». Как написано у Эммы Герштейн, «перед катастрофой почему-то охватывает чувство счастья. Например, в ночь на 22 июня 1941 года мне снился особенный, блаженный сон» (Герштейн, 1998, с. 252).

См. у Добренко, 2001, гипотезу и разбор разнообразных примеров пропаганды знаменитого строительства Беломорканала с использованием труда заключенных («Беломорский — Балтийский канал: история строительства», 1932), а также сочинений Александра Макаренко, особенно «Педагогической поэмы», где в самых общих чертах говорится о дисциплине, но о репрессиях — ничего.

Единственный известный мне пример такого рода — произведение писателя Валентина Катаева, посвященное 30-летней годовщине смерти мальчика в 1952 году (см. главу 6).

К художественным произведениям того периода на эту тему относится длинное стихотворение Агнии Барто «На заставе» (Барто, 1937), в котором мальчика за помощь в поимке мародера награждают щенком немецкой овчарки. О более будничном случае пионерской бдительности см.: Смелые пионеры// Правда. 26сентября 1935. С. 6, где рассказывается о том, как пионеры поймали грабителя на фабрике. Подвиг в духе Павлика Морозова совершил Гена Щукин, донесший на своего приемного отца, члена банды «заклятых врагов народа, подлых вредителей-троцкистов», заслуживавших только смерти. О Щукине была написана целая книга: (Смирнов, Славный пионер, 1938). Но она никогда не переиздавалась, а ее герой не был включен в список ролевых моделей.

Отчет о проделанной работе отряда пионеров № 1 им. тов. Зиновьева Тавдинского района Ирбитского округа с 7-го по 20-е мая 25 г. // ЦДОО СО, ф. 1245, оп. 1, д. 12, л. 44.

См. об этом главу 4.

Официально начальную школу посещали дети от 8 до 12 лет. Однако часто в начальных классах задерживались так называемые «переростки» (старше 12 лет); через некоторое время «переросткам» предлагали оставить школу, чтобы освободить места для других детей. Мальчику в возрасте 14 -15 лет вместо школьного обучения давалась программа по ликвидации неграмотности среди взрослых.

Лядов, 1934, с. 4, сардонически высмеивает некоторых пионеров-героев такого рода, например мальчика, который при поимке вора решил, что сам может безнаказанно стянуть несколько яблок. Согласно Лядову, само собой разумелось, что «герой-эгоист» тем самым сам исключил себя из коллектива и лишился «неусыпной заботы партии и комсомола».

Меняющееся видение образа Павлика Морозова отражало нарастающую тенденцию второй половины 1930-х гг.: укрепление дисциплины и установление субординации по отношению к властям взамен восхваления жертвенности как наивысшего проявления советского героизма (Добренко, 2001).

Там же, 3 декабря 1933, с. 2: «В фонд постройки памятника Павлику Морозову поступило только 18 рублей от группы лыжной фабрики, остальные комсомольские группы не собрали ни одного рубля».

Ср. тавтологию, типичную для описания Ленина: «самый человечный человек».

См.: ЦА ФСБ Н—7825, т. 2, л. 242 (письмо директора провинциального музея революции в Свердловске, в котором говорится о том, что ему предлагали организовать музей и спрашивали о материалах дела убийства Морозовых).

Впрочем, официально «Героем СССР» Павлик никогда не был; этой чести удостоены только дети-герои ВОВ, и то лишь в постсталинское время.