Владимир Игнатов - Доносчики в истории России и СССР

К аресту Бабеля и других писателей причастен и литературовед Яков Ефимович Эльсберг, доносивший на них по поручению органов [34].

В писательской среде существуют резко негативные оценки деятельности Я.Е. Эльсберга. Считается, что он является автором множества доносов на своих коллег: И.Э. Бабеля, С.А. Макашина, Е.Л. Штейнберга, Л.Е. Пинского, Л.З. Лунгину и других. Репутация его была настолько одиозна, что статья в «Краткой литературной энциклопедии» о нем опубликована с подписью «Г.П. Уткин», с намеком на учреждение, с которым он сотрудничал (автором статьи был литературовед Д.П. Муравьев) {178} .

Эльсберг сыграл губительную роль и в судьбе своего близкого приятеля-востоковеда, доктора исторических наук, профессора Евгения Штейнберга. Во время «борьбы с космополитизмом» по доносу Эльсберга Штейнберг был арестован и 20 февраля 1952 года осужден Особым совещанием при МГБ СССР «за антисоветскую агитацию» на 10 лет ИТЛ. Когда, отсидев семь лет, Штейнберг после XX съезда вернулся, Эльсберг встретил его с букетом белых роз. После XX съезда по инициативе Ивана Ивановича Чичерова был раскрыта и обнародована роль Эльсберга в судьбе ряда арестованных писателей. За доносительство «в особо крупных размерах» Эльсберга исключили из Союза писателей {179} .

Крупным доносчиком был также журналист, партийный работник, литератор, прозаик и драматург, член Союза писателей Борис Александрович Дьяков (1902—1992 гг.) — «литературный стукач по призванию», как называет его Виталий Шенталинский, изучавший в архивах КГБ наследие репрессированных писателей.

Широкую известность Дьякову принесла «Повесть о пережитом», книга с портретом автора, одна из первых книг о сталинских репрессиях, вышедшая почти одновременно с «Одним днем Ивана Денисовича» Солженицына и даже соперничавшая с ним в популярности {180} .

Повесть Дьяков написал о себе — настоящем большевике-ленинце, который верой и правдой служил власти и случайно, по ошибке, по чьему-то доносу оказался за сталинской колючей проволокой.

Шенталинский приводит письма Дьякова из его «Дела», адресованные в Комитет госбезопасности и ЦК ВКП(б) — послания, в которых четко просматривается «вся его извилистая, как змеиный след, линия судьбы».

В 1936 году, в начале своей литературной карьеры, он был завербован в агентурную сеть Управления госбезопасности Сталинградской области под псевдонимом «Дятел» «для разработки контрреволюционных элементов» (перечислен ряд фамилий) — «вскоре все эти лица были арестованы как участники правотроцкистской организации…». Будучи в лагере, «Дятел» обращается за защитой и справедливостью к своим бывшим кураторам и перечисляет свои многочисленные «заслуги» перед органами и отечеством: «Считаю своим долгом сообщить Вам, что я в течение ряда лет являлся секретным сотрудником органов, причем меня никто никогда не принуждал к этой работе, я выполнял ее по своей доброй воле, так как всегда считал и считаю теперь своим долгом постоянно, в любых условиях оказывать помощь органам в разоблачении врагов СССР. Это я делал и делаю. Вот факты… В 1936 г. в “Сталинградской правде” был напечатан мой фельетон, нанесший удар по троцкисту Будняку, директору завода “Баррикады”. В 1937 г. в Сталинградском управлении НКВД мне сообщили, что Будняк расстрелян, а фельетон приобщен к делу как один из уличающих материалов…

Я сдал в НКВД материалы: об антисоветской агитации, проводившейся отдельными лицами и группой лиц, работавших в литературе и искусстве, в частности о клеветнических произведениях местных писателей Г. Смольякова, И. Владского и других (осуждены органами); о систематической вражеской агитации, которую вел финский подданный, артист Сталинградского драмтеатра Горелов Г.И., прикрываясь симуляцией помешательства (осужден в 1941 г.); о враждебной дискредитации Терентьевым Ф.И. знаменитого советского писателя А.Н. Толстого на банкете в редакции в 1936 г.

…Должен сообщить Вам, что мною были доложены также факты антисоветских настроений и поведения артиста Сталинградского драмтеатра Покровского Н.А. В нем глубоко заложено пренебрежение к советской драматургии, издевательское отношение к советской культуре, ко всей нашей действительности, к коммунистам, руководящим искусством. Он особенно изощрялся в распространении анекдотов…»

Из Сталинграда «Дятел» по поручению НКВД переехал работать на Дальний Восток, и там остались кровавые следы его деятельности: «Осенью 1937 г. “Тихоокеанская звезда” напечатала мой фельетон “Под вывеской музыкальной комедии”, который вскрыл в Хабаровском театре группу антисоветчиков. Эта группа была репрессирована…»

В войну, избежав фронта по брони, «Дятел» перебрался в Москву на руководящие посты в ЦК ВЛКСМ, в издательстве «Молодая гвардия» и в Министерстве кинематографии, где он работал на должности главного редактора художественных фильмов. И здесь он «боролся с вредными, безыдейными сценариями» и с их авторами, сообщая о «подрывной работе ряда лиц в советской кинематографии».

Дьякова арестовали как «участника троцкистской группы Варейкиса» и Особым совещанием при МГБ по 58-й статье осудили на 10 лет ИТЛ. По этапу он был отправлен в Восточную Сибирь на Тайшет (Озерлаг). И из лагеря он продолжал писать: «Лица, насквозь пропитанные буржуазным эстетством и насаждавшие голливудские нравы в сценарно-режиссерском деле, до сих пор гнездятся в некоторых звеньях советского кино. Я, с помощью министра кинематографии И.Г. Большакова, начал постепенно выявлять этих лиц и, если бы не мой арест, сумел бы до конца их разоблачить…» «Хотя я сейчас нахожусь в лагере, но меня не покидает беспокойство: в отдельных киноорганизациях находились лица, которые по собственной, а может быть, по чужой воле вредили делу дальнейшего подъема советской кинематографии, стремились выхолащивать идейную направленность наших фильмов… Все это я подробно изложил в заявлении от 29 мая 1950 г. на имя министра Госбезопасности…»

В лагере «Дятел» также не остался без дела: «В октябре 1950 г. в Озерлаге, на лагерном пункте 02 я выдал органам письменное обязательство содействовать им в разоблачении лиц, ведущих антисоветскую агитацию. Это содействие я оказываю искренне, честно и нахожу в этом моральное удовлетворение, осознание, что я здесь, в необычных условиях, приношу известную пользу общему делу борьбы с врагами СССР».

Желание освободиться и до конца реализовать неиспользованный потенциал доносчика заставляет «Дятла» писать своим кураторам: «Ведь вся моя сознательная жизнь, вся моя работа должны убедить Вас в том, что я заслуживаю политического доверия… Не допустите, чтобы зря была загублена моя жизнь, мои творческие способности. Я могу, я хочу, я должен принести еще большую пользу…»