Вячеслав Шишков - С котомкой

Обратились к молодухе:

- Эй, красавица! Как пройти в училище?

Она сначала осведомилась, чем мы торгуем, нет ли сахарину, или пудры с румянами, или мыла, может быть, ленточки, потом разочарованно: - Ах, вот вы кто, - и пояснила, куда итти.

- Кланяйтесь Марье Михайловне, учительнице-то. Мол, Даша кланяется. Ох, и хорошая женщина. И ребятишки, и мы все без ума ее любим... Вишь ты, бросать нашу школу-то собирается. Отговорите вы ее, ради Бога.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Две дамы. - У кого что болит... - Туманы. - Собрание. - Отец Степан и братья Гусаковы. - Притча о талантах. "Не человеки мы". - "Обаранившийся лев". - У отца Степана.

Школа стоит на пригорке, возле самой деревни. Это одноэтажный поместительный деревянный дом с мезонином. Сзади - деревня, налево - нивы, направо - лесок. Перед домом, по зеленой луговине - сад: тощие маленькие яблони, смородина, цветы. Пожилая женщина, не крестьянка, окапывает деревья.

- Вам, господа, кого?

А с террасы голос:

- А! Александр Кузьмич! Вот не ожидала.

На террасе высокая молодая дама. Красивое лицо ее по-деревенски смугло и румяно. Это Марья Михайловна.

Кузьмич еще в дороге рассказал ее биографию. Она была сельской учительницей, кажется, в Тамбовской губернии. В нее влюбился помещик, человек высокого положения, очень богатый, 1000 начинавший делать карьеру при дворе. Бедная девушка становится богатой барыней. В дни революции муж гибнет, имение с великолепными палатами, парком, прудами, оранжереями переходит в собственность Республики, и знатная барыня, баронесса такая-то, вновь становится скромной Марьей Михайловной, безвестной учительницей школы первой ступени, с тою только разницей, что теперь у нее, кроме вдовства, пара ребят, девочка и мальчик.

Идем в ее половину. Поразительная чистота и милый, простой уют. На стене детской рукой начерченные карты звездного неба. Это ее сын, десятилетний Стива, увлекается теперь астрономией. Он может нарисовать с закрытыми глазами все созвездия, но не умеет отыскать их в небе, они такие там не похожие; он часами рассматривает с вышки в бинокль ночное небо и уверяет всех, что открыл новую туманность.

А вот и он сам, астроном и мечтатель, быстрый, черноглазый Стива. Мы с ним крепко познакомились, гуляли вместе, говорили по душам. Ему ничего не жаль в прошлом, маме - жаль, мама частенько плачет, он же верит в будущее, он сделается ученым, будет летать по воздуху, и, может быть, заберется вон на ту звезду.

- Я очень хорошо изучил воздухоплаванье, - с гордостью говорит он. - Я вам покажу чертежи. Почти сделал модель, да сторожиха по ошибке разожгла ею печь. Такая досада!

Его шестилетняя сестренка Ниночка тихая и ласковая, как котенок.

Сторожиха вносит самовар. Это бывшая прислуга бывшей баронессы, она не пожелала покинуть Марью Михайловну. И вот обе делят участь.

Мебели мало. Кузьмич усаживается на каком-то ящичке и не знает, куда девать ноги.

- Чей это дом?

- А той старушки, которая копается в саду. Она тоже учительствует здесь, и мы живем коммуной.

Легкая на помине - входит Софья Петровна. Знакомимся. Седая, среднего роста старуха.

Завязывается общий разговор. Лицо Софьи Петровны все время подергивается, словно она гримасничает, - больно и неприятно смотреть.

У них нет сахара. Кузьмич достает из торбы перемешанный с хлебными крошками сахар. Глаза ребятенок загорелись. Ниночка делает губки бантиком и прижимается к маме.

- Ужасно трудно жить, - говорит та. - Сами-то туда-сюда, а вот жаль детей.

Софья Петровна, удерживая гримасу, смиренно говорит:

- Надо терпеть.

- Особенно тоскливо зимой, - жалуется Марья Михайловна. - Как закрутит на целую неделю метель. По ночам волки воют. Да и днем-то неохота выходить. А в школе холод, тьма. Если б хоть лампочка была какая, а то вот с этим ночником сидим. Читать невозможно, так и бьемся впотьмах. Тоска. Как вспомнишь про Питер, про прежнюю жизнь, ужасное отчаянье охватит. Все, все отняла у меня революция, и если б не дети...

- Вы можете огромную пользу оказать деревне, - перебивает агроном. - Если уйдете в дело с головой, в этом найдете удовлетворенье и смысл жизни.

- Не могу.

- Почему?

- Я не люблю ни крестьян, ни их детей. Когда-то любила, теперь не могу. Хочу принудить себя к этому, но душа вся целиком отворачивается от них.

- А между тем вас крестьяне любят, - замечаю я.

Марья Михайловна улыбается, и улыбка ее горька.

- Так ведь я стараюсь, я все делаю, что в моих силах, но делаю без любви. Я отношусь к своим врагам честно, но любить врагов мог только Христос.

Она откидывает темные волосы и горестно прижимает к груди Ниночку.

- Мы отщепенцы, мы все на подозрении, - брюжжит старуха, и седая голова ее трясется. - Подозревайте, но не давайте подыхать с голоду! Вот Фадеев, учитель - ходит по миру. Неделю сбирает, да неделю учит. А Петров, многосемейный учитель, тот вынужден был самогонкой торговать. На что это похоже!

- А когда мы, приезжие учителя, заговорили на с'езде о забастовке, потому что ни пайка, ни жалованья, - говорит Марья Михайловна, - тогда местные учителя испугались - вдруг в рабоче-крестьянской Республике и забастовка! - На нас посыпались доносы, что мы белогвардейцы. Ложь! - вскрикивает она. Никогда мы белогвардейцами не были и не будем! Мы ведем дело получше их. А им хорошо не бастовать. Они местные люди, зажиточные крестьяне, своя земля, хозяйство. Бедняк-муж 1000 ик, конечно, не вывел бы своего сына в учителя.

- Марья Михайловна, - сказал агроном, - я завтра хочу собрать здесь местных крестьян и организовать сельско-хозяйственное товарищество. Кто здесь из крестьян наиболее передовой, крепкий, энергичный?

- Да без Петра Гусакова не обойтись, - враз ответили обе учительницы.

- Я сейчас схожу за ним, он рядом, - добавила Марья Михайловна и поднялась. - Это бывший торговец, его тоже разгромили, едва не расстреляли, но теперь он с властями хорош. Человек-деляга.

Через полчаса явился Гусаков. Среднего роста, в пиджаке и высоких сапогах, коротко стриженная бородка и большие рыжеватые усы. Картуз надет глубоко, из-под блестящего козырька глядят умные, пронырливые глаза. Он похож на прасола уездного городишки. Говорит уверенно и держит себя с достоинством.

Да, это дело хорошее, общественное, он понимает и сочувствует, он подберет семь человек учредителей, как полагается по уставу, и прежде всего, конечно, местного священника, отца Степана, он сейчас же их всех оповестит, чтоб завтра утром были здесь, и сегодня же направится в волисполком получить на открытие собрания мандат.

- А отца Степана обязательно тащите, - сказал агроном. - Мне очень нахваливал его председатель волисполкома Тараканов: это, говорит, наш поп, самый замечательный, его утвердим в правление товарищества беспрекословно. Наш поп, красный. Вот попа Кузьму погодим, его лучше, говорит, и не ворошите, к старине, кутья, тянет.