Вячеслав Зарубин - Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)

Были забыты все обещания амнистии. Никого не интересовало и то, что оставшиеся в Крыму врангелевские офицеры были в большинстве не профессионалами (кадровые уплыли), а мобилизованными, вчерашними служащими, студентами, «людьми свободных профессий». Работали они в тылу, как, допустим, больной туберкулезом сын писателя И. С. Шмелева – подпоручик артиллерии С. И. Шмелев, и пороху, как говорится, не нюхали, тем паче, ни в каких расправах не участвовали. С. И. Гусев-Оренбургский попытался было хлопотать за Сергея Шмелева, но безуспешно. С. Я. Бабахан, узнав, что тот был офицером, прямо сказал: «Значит, незачем хлопотать о нем, был приказ расстрелять всех офицеров…» 755.

Военные являлись на регистрацию, которая продолжалась в Симферополе несколько дней. «Всех записывали, опрашивая о времени службы, о части, в которой служили и т. п., – свидетельствует очевидец событий, – и группами отправляли в казармы, где содержали под стражей в продолжение недели. Обходились с арестованными очень деликатно, беспрепятственно пускали к ним на свидание родственниц, женщин и детей. Мужчин не пускали, оправдываясь тем, что под видом родственников могут уйти из казармы и арестованные. Позволялось без ограничения приносить одежду, провизию, книги. Все ждали решения о высылке, строили предположения, куда кого пошлют, и уже привыкли к своему положению; многие надеялись, что большевики смилуются и не ушлют их далеко. Ничто, казалось, не предвещало ничего страшного. Город понемногу стал принимать прежний вид, и граждане, мало-помалу, приспособились к новой обстановке, к уплотнениям, к новому правительству, стали мирно заниматься своими обыденными делишками.

Но дней через шесть после ареста совершенно неожиданно перевели группу человек в двести офицеров из казарм в городскую тюрьму. Свидания с этой группой были прекращены.

Прошло три дня… И вот, среди бела дня, когда даже родственников было мало около тюрьмы, открылись тюремные ворота, выехал конный отряд красноармейцев, за ним пешком в полном составе вышла вся переведенная в тюрьму группа офицеров, плотно окруженная двойным кольцом пеших и конных красноармейцев. Их повели по Алуштинскому шоссе и вели пять верст в сад Крымтаева, где жили только двое татар-сторожей, которые и явились единственными нейтральными очевидцами расстрела этих несчастных. Эти татары рассказали, что приведенных сначала отвели в дом, где всю ночь допрашивали. Оттуда раздавались стоны и крики от пыток, которым их подвергали. На рассвете всех офицеров вывели из дома в сад, где разделили на пять групп. Первую группу заставили вырыть себе братскую могилу, и когда она была вырыта, их поставили перед ней и залпом расстреляли. Большинство расстрелянных попадало прямо в могилу.

Вторую группу заставили стащить туда остальных расстрелянных товарищей и закопать могилу.

После этого заставили их вырыть новую могилу для себя. Затем расстреляли новым залпом вторую группу, заставив третью делать то же, что и вторую и т. д. На другой день из казармы была уведена новая партия офицеров, и с ней повторилось то же самое. Таким образом, через короткое время исчезли все арестованные офицеры из казармы. В общем их было свыше тысячи. Расстреливали не только в саду Крымтаева, но и в других местах, например, за вокзалом».

Родственники и друзья вначале шли вместе с колоннами, гонимыми на расстрел, но возле имения «Салгирка» конвойные запрещали им следовать далее. Из двух татар-сторожей, ставших свидетелями казней, один сошел с ума 756.

Массовые экзекуции проходили по всему Крыму. Истребляли в тюрьмах, чаще – вывозили сотнями за черту города (в Феодосии это мыс Св. Ильи, «Чумка» близ Карантина, места у Лысой горы; в Судаке – гора Алчак; в Ялте – усадьба казненного нотариуса А. Ф. Фролова-Багреева – «Багреевка», в Севастополе – Максимова дача) и там расстреливали или топили в море.

«Но что особенно обращает на себя в этих расстрелах, – пишет М. Х. Султан-Галиев, – так это то, что расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооруженными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осужденных удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Они их прятали у себя, кормили и направляли дальше в горы. Насколько это соответствует действительности, трудно сказать, но так утверждают почти все Центральные и местные работники» 757.

Не следует думать, что жертвами стали только деникинские, врангелевские военные и чиновники. Достаточно было «не рабоче-крестьянского» происхождения, прежней службы в царской армии, в любых небольшевистских вооруженных силах. Упомянутый Евдокимов удостоился ордена Красного Знамени и был награжден им в соответствии с рекомендацией Фрунзе, без публичного об этом объявления за то, что «во время разгрома армии ген. Врангеля в Крыму… с экспедицией очистил Крымский полуостров от оставшихся там для подполья белых офицеров и контрразведчиков, изъяв (! – Авт.) до 30 губернаторов,

50 генералов, более 300 полковников, столько же контрразведчиков и в общем до 12 000 белого элемента, чем предупредил возможность появления в Крыму белых банд» 758.

Среди лишенных жизни во время террора в Крыму встречаются адвокаты, артисты театра, банкиры, беженцы, дворяне, инженеры, интенданты, казаки, крестьяне, купцы, лесники, матросы, писари, помещики, прислуга, предприниматели, рабочие, бывшие сановники, солдаты, священнослужители, служащие, студенты, торговцы, учителя, чиновники военные и гражданские, юристы, бывшие полицейские, пограничники, стражники, судебные следователи, тюремные надзиратели, представители самых разных национальностей.

Юрист Л. М. Абраменко, опубликовавший выявленные (далеко не полные) списки репрессированных и расстрелянных, приводит данные о терроре в отношении членов семьи и «пособников» контрреволюционеров; лиц, сочувствующих белому движению; бойцов и командиров Красной армии, мобилизованных и служивших когда-то в Белой армии, но задолго до Перекопско-Чонгарской операции перешедших на сторону красных; расстрелах махновцев, которых зачастую уничтожали без всякого документирования; медицинских работников, сестер милосердия и служащих обществ Красного Креста; раненых бойцов Русской армии, находившихся на излечении в госпиталях, включая инвалидов, пленных (с 24 ноября 1920 года только в Симферопольском регионе расстреляно более 1700 пленных); рабочих и служащих на строительстве железнодорожной ветки Сюрень – Бешуйские угольные копи; о заключенных в концентрационные лагеря и расстрелянных женщинах за содействие в укрывательстве офицеров; о репрессированных возвращенцах, ранее служивших в белых войсках, но решивших в 1921 году вернуться в Крым из-за границы.