Коллектив авторов - Африка. История и историки

Постепенно расширяется и проблематика исследований эфиопских историков. В качестве примера можно привести работу уже упоминавшегося Бахру Зэуде, который, отдавая дань памяти первым соотечественникам, получившим образование в Европе, издал книгу об их жизни и деятельности, взглядах на существующие в стране косные традиции и порядки, а также об их предложениях радикального переустройства эфиопского государства [639].

Помимо более или менее известных личностей первых десятилетий XX в., таких, например, как Гэбрэ Хыйуот Байкедань и Афэуорк Гэбре Ийисус, автор пишет еще о нескольких десятках других людей, менее известных как в самой Эфиопии, так и за ее пределами. Их произведения так и остались в рукописях. Безусловная заслуга историка в том, что он не только дал характеристику этих трудов, но и обозначил место их нахождения в различных библиотеках и других культурных центрах страны.

Незначительная часть этих образованных людей в 1920– 1930-е годы была привлечена императором Хайле Селассие I для работы по реформированию Эфиопии. По аналогии с Турцией времен Кемаля Ататюрка в зарубежной историографии Эфиопии они назывались младоэфиопами. Одним из ярких представителей этой плеяды стал Тэкле Хавариат Тэкле Мариам, выпускник Санкт-Петербурского Михайловского артиллерийского училища. Не получив от императора Николая II разрешения на службу в русской армии в качестве офицера, он вернулся на родину. В период реформаторской деятельности Хайле Селассие он принимал участие в разработке первой эфиопской Конституции 1931 г., был дипломатическим представителем Эфиопии в ряде стран, в трагические годы, связанные с подготовкой и нападением Италии на Эфиопию, являлся официальным представителем своей страны в Лиге Наций.

В целом же научный уровень работ эфиопских историков постепенно повышается, расширяется круг их исследований, при написании работ все больше используются труды авторов-соотечественников. В то же время эфиопские историки по-прежнему ограничиваются изучением лишь истории своей страны. Скорее это можно объяснить как силой традиции, так и отсутствием интереса и слабым знанием истории зарубежных стран. В конце концов вследствие длительного существования в Эфиопии цензуры в истории страны все еще остается немало белых пятен и неисследованных проблем. Так что перед национальными историками лежит огромное поле для научных исследований.

© Цыпкин Г. В., 2013

В одном из своих интервью Дж. М. Кутзее сказал: «Мы можем думать, что мы любим какого-то писателя, потому что он открывает нам глаза, но на самом деле мы любим его только за то, что он поддерживает наши предрассудки» [640]. Увы, очень часто это действительно так. Мы считаем писателя хорошим, если его взгляды и идеи совпадают с нашими собственными. Но, пожалуй, есть и исключения. Писатели, способные заставить нас задуматься и по-новому взглянуть на какие-то стороны нашей жизни и истории. Среди них – двое южноафриканцев, удостоенных Нобелевской премии в области литературы, – Джон Максвелл Кутзее и Надин Гордимер. Сложно ставить этих двух писателей рядом – настолько они разные. Но все же в их творчестве есть нечто общее. Они родились и выросли в одной стране – Южной Африке – и прожили там бо́льшую часть своей жизни, они размышляли над историей ЮАР и пытались взглянуть на нее в контексте общемировой истории. О том, как видели себя и свой народ Дж. М. Кутзее и Н. Гордимер, как развивались и трансформировались их исторические взгляды, пойдет речь в этой статье.

«Сегодня, когда политика стала религией, я смотрю на роман как на одну из последних форм атеизма» [641], – цитировал Кутзее в одном из своих интервью слова другого известного писателя, Милана Кундеры. Кутзее и Гордимер большую часть своей жизни прожили в Южной Африке при режиме апартхейда, раздельного существования и развития людей разных рас. По законам апартхейда все контакты между людьми разных рас в быту и в трудовой деятельности были сведены к минимуму. Каждой расе отводилось свое место в иерархии: белым – самое высокое, черным – самое низкое. Особое положение белых, существовавшее и прежде, законодательно закреплялось множеством привилегий. Права же черного населения сводились к минимуму. Политические организации, выступающие против этих порядков, запрещались. За надзором над соблюдением расовых законов неустанно следила полиция, а также органы цензуры.

После расстрела полицией мирной демонстрации в Шерпевилле в 1960 г. и провозглашения собственной независимости от Британского Содружества в 1961 г. ЮАР окончательно оказалась в изоляции от всего мира. Южноафриканские писатели стали фактически заложниками сложившейся ситуации: их произведения, публиковавшиеся в том числе и за пределами ЮАР, оказались своеобразным окошком, через которое люди из других стран могли взглянуть на то, что происходило в Южной Африке. На церемонии вручения Иерусалимской премии [642]в 1987 г. Кутзее подчеркивал эту особенность южноафриканской литературы второй половины XX в.: «Южноафриканская литература – это литература в тисках… Она ниже, чем полноценная социальная литература, так как она противоестественно занята властью и скованна ею, неспособна переместиться от элементарных дискуссий о доминировании и подчинении к огромному и сложному миру, находящемуся за их рамками» [643]. Действительно, большинство южноафриканских писателей 1950–1990-х годов сделали свои произведения главным способом выразить свою политическую позицию. Литература стала во многом походить на пропаганду.

Надин Гордимер, хотя и могла воспользоваться всеми привилегиями белого человека в ЮАР, все же встала на позицию бескомпромиссной борьбы с расовой дискриминацией. Главным оружием в этой войне для нее стало творчество. Она считала и продолжает считать, что у писателя есть моральный долг, который состоит в том, чтобы «объяснять жизнь» [644]. «Писатель, – говорит Гордимер, – становится историком неописанных событий, посредником между историей и воображением» [645]. По сути роль писателя приравнивалась к роли историка, а точнее – летописца. В своих произведениях Надин Гордимер стремилась как можно точнее передать то, что происходило с ней и многими другими в Южной Африке эпохи апартхейда. Она писала о расовой сегрегации, борьбе черного большинства за власть, межрасовых отношениях. Хотя в одном из интервью она признавалась, что стремление к такому острому политическому и социальному акценту романов не было ее изначальной целью: «Если вы родились в Южной Африке и у вас белая кожа, вы будете избавляться от шелухи, будто луковица. С вас постепенно пооблетят все условности, к которым вы привыкли с детства. Я по натуре не любительница политики <���…> и, полагаю, живи я в другой стране, я бы таковой и осталась» [646].