Коллектив авторов - СССР. Жизнь после смерти

Очевидно, третий из упомянутых эпизодов – русскоязычный дубляж художественных фильмов киностудий союзных республик – с точки зрения выявляемых нами закономерностей близок ко второму, только отчуждается здесь конечно же национальный характер персонажа. Впрочем, здесь следует сделать поправку на то, что, говоря о национальном характере, мы часто имеем в виду искусственную конструкцию, одним из средств продуцирования которой является темброакустический «перевод» персонажа в чуждую языковую среду. В этом смысле мы, скорее, склонны принять за «немца» русского актера, который говорит в фильме на подчеркнуто немецком языке – т. е. обозначает немецкий язык – или с подчеркнуто немецким акцентом, нежели природного немца, не стремящегося в своей речи акцентировать факт ее «немецкости». Если же речь идет о среднеазиатских актерах, то в силу особенностей национального звукоизвлечения и интонирования мы, возможно, и вовсе не смогли бы считать «социальный смысл» персонажа, говорящего в кадре на родном языке, если бы смотрели фильм с субтитрами. Можно сказать, что в перспективе подобной темброакустической несоизмеримости культур «национальность» таджикского или киргизского актера становится в один ряд с «детскостью» персонажей фильма «Приключения в городе, которого нет», а собирательный образ советского человека, представленный 15 национально-республиканскими ипостасями, оказывается не меньшей утопией, чем образ 12-летнего отрока, говорящего голосом Елены Камбуровой.

Процесс потребления товаров и услуг в Советском Союзе, как и в любой другой стране, имел свои особенности. На него оказали влияние не только такие факторы, как ментальность и творческая жилка русского человека, но и ориентированность советской экономики на оборонную промышленность. К тому же закрытость от капиталистических стран и тотальный дефицит большинства товаров повседневного спроса, которые были так необходимы советскому гражданину в быту, только развили эти черты. Безусловно, были люди, которые имели доступ к любым благам, предлагаемым тогдашним миром, однако таких людей было немного. Большинству же приходилось пользоваться теми товарами и услугами, которые были представлены в магазинах. А когда они не находили необходимого, начинали мыслить творчески, переделывая для своих нужд разного рода продукцию. Речь в данном случае идет не просто о единичных случаях такого использования вещей, а о целом феномене, который характерен именно для той эпохи, а именно о многоразовости.

Под многоразовостью здесь понимается многократное использование любого изделия независимо от приписываемого ему срока службы и назначения. Изделие может как использоваться по своему первоначальному назначению (бутылки, банки), так и получать новое (коробка из-под конфет превращается в хранилище для ниток). Дальнейшая жизнь предмета определяется не его изготовителями, а самим потребителем.

В своей книге «Общепит. Микоян и советская кухня» И. Глущенко пишет о том, что «в условиях постоянного дефицита любой тары всякая емкость рассматривалась как потенциальное вместилище. В коробках из-под печенья хранились лекарства. В стеклянные банки засыпали сахар, крупу. Все, что можно было заворачивать, заворачивали в грубую и толстую оберточную бумагу, а за неимением ее – в газету» [101]. Действительно, такое потребление было характерно почти для каждой семьи. Если вспомнить, то полвека назад самой популярной профессией в Советском Союзе был инженер. Он шел на работу, чтобы конструировать разные детали и приборы для нужд советской промышленности. А приходя домой, уже оптимизировал для своих нужд то, что не было должным образом произведено на заводах и фабриках страны. Примеры такого поведения можно видеть не только в повседневной жизни, но и в кинематографе. В частности, в фильме «Москва слезам не верит» (режиссер Владимир Меньшов) было показано, как герой Алексея Баталова с помощью пылесоса и пластмассовой емкости с резцами сделал приспособление для измельчения зелени.

Буквально каждый предмет, который мог еще хоть как-то использоваться, шел в дело. Доходило до смешного: некоторые люди, исписав шариковые ручки, изготавливали на дому, в кустарных условиях, свою пасту-наполнитель на основе меда и промышленных красителей. Существовала целая индустрия – письма читателей в различные газеты и журналы, публиковавшиеся в специальных рубриках, в которых давались советы, как дополнить конструкцию какого-либо предмета, чтобы увеличивались возможности его использования. Такие колонки были как в газетах, так и в журналах. Советы, которые давали читатели, имели разносторонний характер. Их можно условно разделить на две группы:

1) вторичное использование вещи после небольшой доработки или ремонта в случае поломки;

2) вторичное использование вещи, не требующее доработки.

Рассмотрим еще один интересный феномен, который тесно связан с многоразовостью, – феномен « другой жизни » вещей.

Стоит признать, что практически все, что производила советская промышленность, делалось, как говорится, «на века». Так как флагманом была военная индустрия, многое из производимого непременно подстраивалось под нее. Недостаток технологий компенсировался долговечностью этих изделий. И даже когда вещи переставали служить по прямому назначению, их не выбрасывали. Изделия перепрофилировались людьми под свои нужды.

В ход шло абсолютно все. Простой треугольный дорожный знак становился лопатой, треснутые колесные диски – хорошей антенной, коробки из-под спичек использовались как ящички для хранения мелких бытовых принадлежностей домашнего мастера. Этот феномен оказался настолько ярким, что некоторые из таких вещей стали произведениями современного искусства. Художник Владимир Архипов известен тем, что занимается коллекционированием переделанных вещей [102]. Вещи, которые он собирает, не отрефлексированы их авторами, в том числе и эстетически. Когда человек задумывается об эстетике, его непосредственность замутняется представлениями о том, как это должно быть, и «чистота эксперимента» пропадает. Самодельные вещи – уникальная часть материальной культуры, официально не существующая, поскольку их производство не было санкционировано. Эти самоделки сохранили ауру своего создания, они поражают невозможной честностью в эпоху поп-культуры. Никто не слышал о вещевом фольклоре, а он – в этих предметах. Самодельные вещи существуют в широком диапазоне – от загадочных до совершенно понятных.