Жанна Долгополова - Чтобы мир знал и помнил. Сборник статей и рецензий

Семья Соломонов не сидела сложа руки. Сын Джон написал письмо секретарю колонии, возложив всю вину на Ньюманов. В письме описывалось, какой «счастливой была его мать, состоя в услужении у миссис Ньюман, которая относилась к ней как к сестре, а не служанке», а также «в каких приятельских отношениях он и брат его были с мистером Ньюманом, пока последний не обратился к ним за “денежным вспомоществованием”». Может быть, Ньюман таким образом обставлял вымогательство. Соломоны дали в долг Ньюману двадцать пять фунтов стерлингов, но, когда последний попросил еще, они ему отказали. В ответ на это мистер Ньюман представил им непомерный счет за постой, что повлекло за собой жаркие споры и ссору, в результате которой миссис Ньюман побила и выгнала из дому Анн Соломон. Письмо заканчивалось просьбой приписать мать к нему, потому что это даст ему возможность присматривать не только за одной сестренкой (кстати, ее тоже звали Анн), но забрать из приюта троих младших детей, чья судьба оказывалась более чем плачевной.

Проходили неделя за неделей, и ничего не происходило, хотя Джона и Анн (сестру) вызывали на официальную беседу. Наконец, Айки Соломон, отбросив всякую предосторожность, сам написал губернатору провинции, что, находясь в Америке, узнал о плачевном положении жены и, бросив все, немедленно отправился в Хобарт, «исключительно из тех естественных чувств любви и привязанности, которые, как он полагает, нет необходимости объяснять его превосходительству».

Айки обвинял Ньюманов в постоянном вымогательстве денег и финальном скандале, в результате которого его жена угодила на женскую факторию, «эту Богом забытую обитель, к отчаянию и горечи пишущего эти строки». Далее он писал, что ему уже пятьдесят, что он покрыл расстояние в тридцать тысяч миль с единственным намерением поселиться здесь и провести остаток дней своих на груди у жены и семьи. Он просил, чтобы его «любимую жену» приписали к нему, и уверял, что в доказательство своих добропорядочных намерений он готов взять гарантийное обязательство. Он сообщал, что владеет недвижимостью, приобретенной за четыреста фунтов стерлингов на правах аренды и что хочет обосноваться в городе Хобарте.

Ответ полковника Артура был краток: «Цели правосудия окажутся полностью аннулированы, если каторжанка, сразу же после принудительной транспортировки в колонию, будет передана собственному мужу». Но очень скоро на цели правосудия посмотрели сквозь пальцы. В начале марта 1829 года миссис Анн Соломон была освобождена под залог в три тысячи фунтов стерлингов. K тысяче шестистам фунтов стерлингов, внесенных Айки с сыновьями, семеро друзей добавили по двести фунтов стерлингов каждый. Пятеро из них были трактирщиками и наверняка приятелями сына Джона, среди них оказались и два еврея: Бенджамин Волфорд – сын одного из первых каторжан, поселившегося после освобождения в Земле Ван-Димена, и Джон Пасо Фокнер – сын каторжника.

После освобождения Анн Айки, наверное, надеялся, что рука правосудия не потянется за ним за тысячи миль от Лондона. Но в то время как он, по словам сиднейской газеты «Монитор», «благоустроился в Хобарте с женою и забрал из приюта малолетних детей», в Землю Ван-Димена уже шло Исааково досье и сопроводительное письмо замгоссекретаря Твисса, замгубернатора полковнику Артуру, где черным по белому было написано: «Государственный секретарь сэр Джордж Муррей предписывает Вам принять незамедлительные меры для задержания преступника».

Исполнение было быстрым и драматичным. Как сообщили газеты Хобарта и Сиднея, «5 ноября, примерно в два часа пополудни два констебля, переодевшись скваттерами (местными жителями), зашли в табачную лавку. Спросили у приказчика, где хозяин – пожилой джентльмен, с которым они привыкли иметь дело. Айки поднялся из-за прилавка: “Я к вашим услугам”. Тут же один из вошедших схватил его со словами: “Тебя-то нам и надо!” Айки сделался белым, как сама смерть. “Да помогут мне небеса… конченый я человек… конченый…” Он сделал рывок к прилавку, где лежал перочинный нож. Надо полагать, он собирался покончить с собой, но констебли проворно скрутили арестованному руки, на шум в лавку ворвалось четверо солдат со штыками и пистолетами наготове. Перочинный нож у арестованного отобрали, надели на него наручники и доставили в полицейский магистрат колонии. После короткого допроса, подтвердившего, что арестованный является Исааком Соломоном, его заключили в тюрьму, а во избежание побега заковали в железо».

За арестом Айки Соломона немедленно последовала конфискация недвижимости – дома и табачной лавки. Жену его вернули в заключение, правда, на этот раз она получила наряд на хлопковую фабрику, где нравы были чуть лучше, чем в женской фактории. Младших детей отправили в приют, разрешив еженедельные свидания с матерью, но старшим сыновьям строжайше запретили любое общение с нею.

Сыновья немедленно наняли лучшего в колонии адвоката Джозефа Тайс Геллибранта, который направил Верховному судье ходатайство о предоставлении арестованного в суд для рассмотрения законности его ареста. Если говорить о «законности», то арестовали Айки, не следуя букве закона: впопыхах, вместо ордера на арест английские власти послали заместителю губернатора депешу с приказом арестовать Исаака Соломона. По этому случаю местная газета «Колониальная жизнь» не приминула выразить колониальную обиду: «То ли наше отечественное правительство имеет весьма высокое мнение о своем праве контролировать судопроизводсво в колониях, то ли оно полагает, что в Земле Ван-Димена общественные учреждения ничего собой не представляют», но в целом выражала общую уверенность, что «легальная заминка не воспрепятствует депортации Айки в Англию: преступник он и есть преступник, будь он христианином или иудеем, простой деревенщиной или коронованной особой, иммигрантом или каторжником». Документы на арест были плохо составлены, и, опасаясь, что на этом основании суд может освободить Айки, полковник Артур (замгубернатора) поспешно собрал Исполнительный комитет колонии, который подготовил ордер на арест Исаака (Айки) Соломона. Верховный судья Сэр Джон Люи Педдер, взглянув на ордер, отозвался о нем как о «самом бессмысленном и бестолковом документе, который ему когда-либо приходилось держать в руках». Месяц ушел на каверзную переписку меж инстанциями.

Айки тем временем решил добиться расположения полковника Артура и 29 декабря 1829 года отправил ему письмо, предлагая себя в полицейские осведомители. Айки наверняка припомнил случай из своего недавнего прошлого: он донес на знакомого умельца подложных подписей на ценных бумагах и получил за это существенную благодарность от банка. Но полковник Артур перечеркнул письмо Айки словами «оставить без ответа».